Шарон Крич - Две луны

Я всё ещё не особо встревожилась, но у Фиби зародились подозрения. Пока Пруденс готовила спагетти, мы с Фиби накрывали на стол. Мы с ней даже нарезали салат.

– Мне нравится такая самостоятельность, – сказала Фиби.

Когда домой вернулся папа Фиби, она показала ему его письмо. Он прочёл его и сел, не сводя глаз с листка бумаги. Фиби заглянула ему через плечо и прочла вслух: «Мне надо уйти. Я не могу объяснить. Я позвоню тебе на днях».

У меня возникло очень, очень нехорошее чувство.

Пруденс тут же начала сыпать вопросами:

– Что она имела в виду? Куда уйти? Почему не может объяснить? Почему она сама тебе не сказала? Она об этом говорила? На днях? Куда она ушла?

– Может, нам надо позвонить в полицию? – спросила Фиби. – Я думаю, её похитили или что-то в этом роде.

– Ладно тебе, Фиби! – только и сказал мистер Уинтерботтом.

– Но я не шучу! – воскликнула она. – Может, этот псих пробрался в дом и утащил её…

– Фиби, это не смешно.

– А я и не смеюсь. Я говорю серьёзно. Это могло случиться.

Пруденс всё ещё сыпала вопросами:

– Куда она ушла? Почему она никому не сказала? Она не сказала тебе? Куда она ушла?

– Пруденс, я, честно, понятия не имею, – сказал её папа.

– Думаю, нам надо позвонить в полицию, – повторила Фиби.

– Фиби, если её похитили, позволил бы ей этот псих, как ты выразилась, сесть и написать все эти письма?

Он встал, снял плащ и сказал:

– Давайте ужинать.

На прощание Фиби сказала мне:

– Моя мама пропала. Сэл, не говори никому. Ни одной живой душе.

Дома я снова застала папу над открытым семейным альбомом. Первое время он захлопывал его, едва видел меня, как будто стыдился. Однако со временем перестал делать и это. Как будто у него просто кончились силы.

На открытой странице мама с папой сидели на траве под сахарным клёном. Он крепко обнимал маму, и она как будто приросла к нему. Их лица были совсем близко, а волосы смешались. Они выглядели очень тесно связанными.

– У Фиби ушла мама, – сказала я.

Он поднял на меня глаза.

– Она оставила всем записки. Она обещает вернуться, но я не верю.

Я поднялась к себе и попыталась сделать урок по мифологии. Папа встал в дверях и сказал:

– Обычно люди возвращаются.

Теперь-то мне понятно, что он говорил обо всех людях вообще, чтобы как-то меня утешить, но тогда – в тот вечер – всё, что я услышала в его словах, была призрачная вера в то, на что я надеялась и о чём постоянно думала. Я молилась о том, чтобы свершилось чудо, и чтобы моя мама вернулась, и чтобы мы уехали обратно в Бибэнкс, и всё стало точно так, как было прежде.

На следующий день в школе Фиби ходила с неизменной жалкой, как приклеенной, улыбкой на лице. Это явно давалось ей нелегко: к началу урока по английскому у неё от напряжения уже дрожал подбородок. И она вела себя непривычно тихо. Она ни с кем не общалась, кроме меня, и то сказала лишь:

– Сегодня переночуешь у нас.

И это было не приглашение, а приказ.

Мистер Биркуэй дал нам небольшое задание. Мы должны были без раздумий и подготовки кое-что нарисовать ровно за пятнадцать секунд. Он скажет, что именно, когда все будут готовы.

– Помните, – повторил учитель, – без раздумий . Просто рисуйте. Пятнадцать секунд. Готовы? Нарисуйте каждый свою душу . Начали.

Все мы потратили первые пять секунд на то, чтобы ошалело посмотреть на него. Наконец стало понятно, что это не шутка, и он смотрит на часы, и карандаши заметались по бумаге. Я не думала. На раздумья просто не осталось времени.

Когда мистер Биркуэй скомандовал: «Стоп!», все снова ошалело уставились на него. А потом мы посмотрели на свои рисунки, и в классе поднялся шум. Мы сами удивились тому, что появилось из-под наших карандашей.

Мистер Биркуэй уже летал по классу и собирал листки. Он перемешал их и прикрепил к классной доске. И сказал:

– Теперь у нас пойманы все души.

Мы дружно столпились перед доской.

Первое, что бросилось мне в глаза, – это что каждый из нас нарисовал в центре какую-либо фигуру: сердечко, круг, квадрат или треугольник. Я подумала, что это необычно. В том смысле, что никто не нарисовал автобус, ракету или корову – все нарисовали вот эти фигуры. Затем я заметила, что внутри каждой фигуры помещён какой-нибудь символ. Поначалу казалось, что у всех они разные. Я увидела крест, какую-то завитушку, глаз, рот и даже окно.

Был один рисунок со слезой внутри, и я подумала, что это Фибин.

Но тут Мэри Лу сказала: