Николай Чуковский - Морской охотник. Домик на реке

Тогда она осторожно взяла его за плечи, чтобы посадить, но пальцы ее попали во что-то липкое, и она сразу отдернула руки.

- Ох, - проговорила она испуганно, - кровь!

И вдруг закричала на Лиду:

- Что же ты стоишь? Его отнести надо!

Лида взяла матроса за ноги, Марья; Васильевна - за плечи. Они подняли его и понесли в дом. Голова его повисла. Он показался Лиде ужасно тяжелым: у нее подгибались колени, когда она несла его. Петя подобрал бескозырку, валявшуюся в чертополохе, и понес ее, осторожно держава край.

Когда раненого положили на кровать Марьи Васильевны, он вдруг застонал и открыл глаза. Губы его слегка шевельнулись. Марья Васильевна нагнулась к его лицу и услышала:

- Воды…

Раненый пил долго, медленно. Потом вдруг посмотрел внимательно на Марью Васильевну и сказал:

- Передайте Королькову: когда свет горит, она в бухте…

- Что? Что?

Но он уже закрыл глаза.

- Что это он говорит, мама? - спросила Лида.

- Это Он так… бредит… - сказала Марья Васильевна. - Подай мне бинт, я сделаю ему перевязку.

В этом городе жила-была девочка Катя.

Удивительная девочка. Конечно, все думали, что она самая обыкновенная девочка, и одна только Лида знала, что она удивительная.

До войны Катя с отцом и матерью жила на другом берегу, у самого моря, - там, где теперь были немцы. Когда началась война, отец ее ушел на фронт, а она с матерью переехала сюда, в город. Мать ее поступила на службу в военную прачечную, стирала белье бойцам и была весь день занята, а Катя стала учиться в той школе, где училась Лида.

И они подружились.

Особенно много времени стали они проводить вместе, когда занятия в школе кончились. Они бродили вдвоем по опустевшему, полуразрушенному городу. Катя рассказывала, а Лида слушала. Чаще всего рассказывала Катя про море и корабли. И всегда в ее рассказе была какая-нибудь тайна, потому что больше всего на свете Кате нравились рассказы с тайнами.

Лида очень любила Катю и не хотела уезжать, пока Катя оставалась в городе. Она даже говорила об этом вчера со своей мамой, Марьей Васильевной, но Марья Васильевна только рассердилась и сказала:

- Не пропадать же нам всем из-за твоей Кати!

Когда у себя на дворе они нашли раненого матроса, Лида захотела сразу же рассказать о нем Кате. Но только после обеда ей удалось уйти из дому.

Марья Васильевна не любила отпускать Лиду. Она говорила, что при каждом выстреле умирает от страха за детей, если они не с нею. Кроме того, Лида обязана была смотреть за Петей.

Но после обеда Петя, к счастью, уснул у себя на сундучке и обстрела не было. Сказав матери: «Я сейчас», Лида торопливо выскочила за калитку, чтобы Марья Васильевна не успела передумать и задержать ее. Быстро побежала она по улице, поглядывая на море, блестевшее за стволами тополей и каштанов.

В этом городе море было видно отовсюду - из всех окон, из всех садов, со всех балконов, крылечек, мостовых. Весь город был расположен на крутом склоне, спускавшемся к морю. Морской ветер, легкий, соленый и теплый, шевелил пыльные листья деревьев и кустов, шуршал желтой, выжженной солнцем травой. По извилистым улицам, бегущим вверх и вниз, с бешеной скоростью неслись к фронту зеленые военные грузовики. Многие из домов были разрушены снарядами - они стояли с пустыми впадинами окон, вырванными дверями, без крыш, и склон, покрытый этими развалинами, был издали похож на соты.

Особенно сильно разрушена была нижняя часть города, у берега, возле мола. Этот мол тоже был виден отовсюду - светлой узкой полоской далеко врезался он в море. Об него разбивались волны, и белая пена кипела вокруг. Когда-то под защитой этого мола стояло много судов, больших и маленьких. Но теперь там было пусто. И все море, насколько мог видеть глаз, было пустынно, вплоть до далеких синих гор противоположного берега залива, еле видных и похожих на облака. Там, на том берегу, теперь были немцы.

Лида обыкновенно встречалась с Катей в большом саду за домом сапожника Дракондиди. Белый домик сапожника Дракондиди стоял на главной улице и был известен всем в городе по большому жестяному сапогу, висевшему над дверью вместо вывески. Теперь сам Дракондиди был на фронте, жена его с детьми - давно в отъезде, домик разбит снарядом, и только сапог висел по прежнему над вышибленной дверью. А сад за домом, всеми забытый и заброшенный, разросся густо и дико.