Николай Чуковский - Домик на реке

— Нести буду я, — сказал Коля и торопливо схватил две самые тяжелые корзины, чтобы их не успела схватить мама.

Покраснев от усилия, он двинулся по шпалам туда, где прежде стояло здание вокзала.

Коля был уже выше мамы, и она, смеясь, звала его Колоколей. И часто с тревогой взглядывала на него: плечи узкие, шея тоненькая. Лучше рос бы не так быстро, да стал бы покрепче.

Она старалась от него не отстать в толпе, хлынувшей вместе с ними с поезда, и почти бежала, таща мешочки и чемоданчики, связанные между собой полотенцами. А он поспешно шагал, чтобы пройти как можно дальше не передохнув. Корзины валили его с ног, но он боялся, что мама заметит, как ему тяжело, и тащил. Пот затекал ему в глаза, и он почти ничего не видел. Наконец он совсем выбился из сил, поставил корзины, выпрямился и вытер лоб.

Теперь развалины вокзала, похожие на старую крепость с зубчатыми стенами, арками, башнями, были совсем близко. Прошло почти четыре года с того дня, когда мама и Коля уезжали отсюда. Тогда вокзал был цел и казался Коле огромным. Их провожал папа: посадил их в вагон, перетаскивал корзины, которых было куда больше. Весь тот день из-за реки доносился гул орудий. Самолеты, блестя на солнце, выли в синем небе; дробно щелкали зенитки; асфальт внезапно вздрагивал под ногами от дальних взрывов авиационных бомб. Но вокзал был цел тогда и успокаивал своим привычным видом: своими часами, газетными киосками, багажными тележками, мороженщиками.

Теперь от вокзала ничего не осталось, кроме двух зубчатых стен с широкими проломами, и самым удивительным казалось то, что стены эти по-прежнему были вокзалом. Хотя толпа совершенно не считалась с расположением дверей, а шла прямо в проломы, пробитые в стенах снарядами, Коля, войдя вместе со своими корзинами в разрушенное здание, увидел, что вокзал жив. Вместо потолка над Колей было пасмурное небо, в котором кружили черные галки, но мимо него с грохотом пронеслись тележки, развозившие багаж, перед кассами стояли очереди, девушки в железнодорожной форме проверяли билеты, лязгали весы, взвешивая тюки и чемоданы, в новеньком, светло выкрашенном киоске продавали воду с разноцветными сиропами, даже на какой-то дощатой перегородке с дверью висела надпись: «Комната матери и ребенка».

Коля протащил корзины почти через весь вокзал, но возле пролома, за которым уже видна была привокзальная площадь, снова опустил их на пол. У него звенело в ушах, сердце громко стучало, и он чувствовал, что не может протащить корзины больше ни шагу. А ведь их нужно пронести через весь город до самого дома. Ему было неловко перед мамой. Он чувствовал, что она стоит рядом и ждет. Он боялся взглянуть на нее.

— Ну, теперь я, — сказала мама и протянула руку к корзине.

Но Коля отвел ее руку в сторону:

— Я сейчас… Еще полминутки…

Он жадно глотал воздух, чтобы скорей отдышаться.

— Эй, донести? — крикнул сухонький старичок в солдатских ботинках и обмотках.

Мама внимательно посмотрела на него. Он не внушал ей доверия.

— Куда вам? — спросил он.

— В слободу.

Старичок назвал цену.

Мама покачала головой.

— Сколько же дадите?

Мама назвала свою цену.

Старичок засунул руки в карманы и отошел.

Однако он остановился и стал смотреть на них. Мама сделала вид, что его не замечает.

— Мама, я уже отдохнул, — сказал Коля. — Я донесу.

— Оставь.

Старичок подошел опять. На этот раз он снял кепку.

— А я вас признал, — сказал он, крутя пальцами острую бородку. — Ведь вы здешняя.

— Здешняя, — сказала мама.

— Учителя жена?

— Да, — сказала мама.

— Николая Николаевича?

— Да.

— А это его сынок?

Мама кивнула.

— Похож. Так я вам донесу.

— А сколько возьмете?

— Сочтемся.

Старичок был ростом не выше Коли, однако он с такой легкостью взвалил себе на плечи все корзины и мешки, обвязав их ремнем, словно они были пустые. Нагруженный, он быстро зашагал. Коля едва поспевал за ним.

— Не отставай! — шепнула мама.

Она все-таки побаивалась, как бы человек этот не скрылся с вещами. Коля старался не отстать. Он был удручен тем, что не может донести вещи сам: у мамы так мало денег.