Михаил Жестев - Лето без каникул

Издавна существовала традиция прибиваться в городе к земляку, своему человеку. Она живуча и часто решает выбор пути после школы. И тут, понятно, надо поменьше болтать и побольше поглядывать на других: кто куда пришвартоваться думает? Покойной Авдотьи внук — в профессорах, а свекор Нюшки вроде генерала, и Ефимов сынок — тоже полезный человек — инженер на большущем заводе, корабли строит. Даже Васька Про́цент имел свою цену в глазах таких, как Лукерья Кабанова… Он мог по-своему устроить ее жизнь.

Однако этот выпуск вызвал иные волнения и толки. Все сразу потеряло свое значение: пятерки, четверки, медали, характеристики. А заодно свояки и знакомцы в городе, независимо от их должности и звания. Теперь борение чувств вошло в новое русло и приобрело совершенно неожиданный характер. Мать Рюмахина, женщина практичная, в душе была довольна, что весь класс остается в Больших Пустошах. Это все-таки лучше, чем если бы Игнашов, Шеломов, Поляков уехали в институты, а ее Вовка встал рядом с ней за прилавок торговать трикотажем или натягивать на метр ситец. Лучше пусть все остаются в деревне — никому никаких привилегий. Чем ее сын хуже других? Но надо глядеть в оба. А вдруг кто-нибудь захочет вызволить своего сынка или дочку из колхоза? И, перегнувшись через прилавок, Рюмахина доверительно сообщила знакомому покупателю: чуть что, она до Москвы дойдет. Мамаша Юрки — Евгения Георгиевна Игнашова — никого ни в чем не подозревала, но сама готова была использовать все свои связи. И рвала ли Игнашова зуб у больного, пришедшего в поликлинику, или ставила ему пломбу, она не могла говорить ни о чем другом, как о своем Юрике. Талантливый мальчик! Любовь к поэзии, способность к языкам, понимание искусства. И вдруг колхоз! Нет, нет. Юрий не должен был давать согласия. Разве она не права? Работая, она без умолку болтала, а так как большинство пациентов, сидящих у нее в зубоврачебном кресле, пребывали с раскрытым ртом, то говорила она одна, а больному ничего не оставалось, как молча соглашаться.

Так было в каждой семье по-своему. Нине Богдановой ее тетка говорила: «Смотри, решай сама!» Ильку Полякова напутствовали: «Поработаешь в колхозе, может быть, станешь серьезней». А на Даньку Тесова махнули рукой: «Никто тебя не исправит. В колхозе хоть на глазах будешь». Только в доме Толмачовых царила растерянность. Отец Димки — зоотехник колхоза — не знал, что посоветовать сыну. Здравый рассудок подсказывал ему, что Димке надо ехать в консерваторию. Не для будущего пианиста работа на земле. На то требуется сноровка для рук, пальцев, да и беречь их надо. Но, с другой стороны, все остаются, а чем Димка лучше других?

Русаков ошибся: не ребята, а родители принесли ему на первых порах больше всего хлопот. Они шли к нему со своими опасениями, сомнениями, просто за советом. Ведь как думалось: вот была прямая дорожка у каждого из деревни в город, и вдруг такой поворот, да еще на всем скаку. Кого не выбросит из коляски. Русаков терпеливо разъяснял, как мог, успокаивал родительские сердца и однажды, не выдержав, пожаловался Игорю: ох, уж эти родители с их безрассудной любовью.

Наконец наступил последний школьный день. День выпускного вечера и самой короткой июньской ночи. В эту ночь выпускники школ ходят до утра по улицам. Провожают одну жизнь, встречают другую. Но Большие Пустоши можно обойти за час, а потому после традиционного прохода от реки до колхозных мастерских все собрались в школьном сквере. Было весело и немного грустно. И хоть, в сущности говоря, ничего особенного не произошло, — ну, было собрание, где вручали аттестаты, ну, потанцевали немного, все же что-то значительное было в этом последнем школьном прощании.

Словно издалека, до Игоря донесся голос Игнашова:

— Ребята, а почему Шеломов прячет медаль? Пусть покажет.

Игорь насторожился. Игнашов ищет примирения? А может быть, подвох?

Все окружили Игоря. Он достал из кармана коробку и раскрыл ее. Блеснуло маленькое круглое солнце.

— А она из настоящего золота? — спросила Нина Богданова, просунув голову между Игнашовым и Игорем.

— Позолоченная, — уверенно ответил Игнашов.

— Откуда ты знаешь? — спросил Илька. — На ней нет пробы?

Игнашов вынул из коробки медаль, подкинул на руке и, положив обратно, сказал:

— Золотая она или позолоченная, разве это важно? Что она дает? Имеет ли полноценное вузовское хождение?

— Чем философствовать, лучше покажи свою серебряную, — перебил Рюмахин.