Энн Файн - Как курица лапой

Она не стала настаивать, но после звонка взяла меня за рукав и оттянула в сторонку.

— Мне кажется, дела у тебя пошли бы гораздо лучше, Говард Честер, если бы ты поменьше интересовался чужой работой и побольше — своей.

Она попала в точку. Ибо, когда я открыл картонную обложку своего сочинения «Как это делается», чтобы доказать ей, как сильно она ошибается, страницы были белым-белы.

— Сегодня занимаюсь своим сочинением, — сказал я ему.

— Только сначала меня запусти, а! — заныл он.

— Нет, — говорю. — За меня кто мою работу будет делать? С тобой только начни — завязнешь, это бесконечная история.

Он печально засел за свое карябанье.

Бесполезно. Я не мог сосредоточиться. Наконец отложил ручку и достал из конверта фотографии, которые он принес показать мне.

— Я уже говорил тебе и скажу снова. Я не могу понять, как человек, уместивший в крошечной спальне восемнадцать моделей размером с хорошего слона, не отломав при этом ни одной детальки, не в состоянии списать слово из словаря, не потеряв его на странице миллион раз?

Я снова глянул на его листок.

— Или написать шесть слов в строке, не заехав за край листа.

Глядите, что у него вышло на этот раз.

Я пощупал его руку.

— Это те пальцы, что построили трехметровую Эйфелеву башню из спагетти?

— Из макарон.

— Без разницы. — Я щелкнул его по голове. — Это те мозги, которые придумали, как на Хэллоуин заставить маску сестры мигать оранжевыми и зелеными лампочками? Это тот парень, что вставил все штекеры обратно по своим местам, когда Бен Бергонци наступил на них своим громадным копытом?

— Это другое, — грустно сказал он. — Про клей, провода и прочее не нужно учить .

Я покачал головой.

— Ты попал не туда, — говорю. — Тебе здесь не место. Здесь тебе только подрывают уверенность в себе. Тебя должен натаскивать кто-то, кто строит мосты, изобретает цветовые табло для знаменитых музыкальных групп во время туров или пишет вирусы для айфонов.

— Это мне подошло бы.

— Ничего, осталось всего… — я проделал в уме нехитрые вычисления. — Всего тысяча шестьсот сорок шесть дней.

Он поднял голову, заинтересовавшись.

— До чего?

— До того, как ты сможешь заняться тем, что у тебя хорошо получается.

Он жадно впился взглядом в раскиданные по парте фотографии.

— Тысяча шестьсот сорок шесть дней…

Я глянул на часы.

— И один из них очень быстро подходит к концу, — предупредил я. — Так что хватай ручку и скорей приступай к своему Сногсшибательному представлению местного масштаба.

— Я застрял.

— Ты просто старайся. Никто не ждет, что ты выиграешь приз.

— Один раз я выиграл, — гордо сказал он.

— Правда?

Я слушал краем уха. Поскольку внезапно, прямо в этот миг, мысленно увидел, о чем будет моя работа, от начала до последней страницы.

Но он решительно не отставал.

— Да. Выиграл приз. Два года назад на летней ярмарке.

Вид у него был до того гордый, что я, хоть и отчаянно жаждал воплотить собственную идею, не мог не спросить:

— За что приз?

— Там надо было сунуть голову в дырку в картонном стенде и терпеть, когда в тебя швыряются мокрыми губками. Я выдержал дольше всех.

Ну хорошо. Призна ю . У меня есть сердце. И оно не из камня. Так вот, в тот момент мой недалекий сосед-двоечник с такой силой потянул за все струны моего сердца, что они едва не лопнули.

— Ладно, — сказал я, беря ручку. — Помогу я тебе.

И, отодвинув в сторонку собственную книжку, я принялся писать в его.

Чтобы писать очень некрасиво (в стиле Джо, как курица лапой), вам понадобятся бумага — подойдет любой старый пожеванный листок — и ручка, которая оставляет пятна. Для работы найдите место покочковатей (подойдут скала или колени, но лучше автобус, потерявший управление). Сядьте ровно. Теперь скривитесь в одну сторону и раскорячьте ноги пошире. Убедитесь, что вы загородили себе свет локтем или стопкой книг.

Сожмите ручку так, чтобы побелели костяшки пальцев. А теперь разверните руку и пишите вверх тормашками.

— Я же так не делаю, правда?