Парик передали Матеньке и велели ей как можно осторожнее доставить его по назначению.
На другой день, на перевязке, у институток только и разговору было о том, как княжна Джаваха скальпировала Цаплю. Хохотали в классах, хохотали в лазарете, хохотали в подвальном помещении девушек-служанок. Только одна Цапля не хохотала. Она бросала на меня свирепые взгляды и настаивала на скорейшей выписке меня из лазарета.
На следующий вечер, нежно простясь с Ирочкой, я собиралась в класс.
– До свиданья, шалунья! – с ласковой улыбкой поцеловала меня Ирэн.
– До свиданья, лунная фея, выздоравливайте скорее.
Когда я поднялась в коридор, я была убеждена, что меня ждут там прежние насмешки недружелюбно относящихся ко мне одноклассниц. Но я ошиблась.
Fräulein Геринг, когда я вошла, сидела на кафедре, окруженная девочками, отвечавшими ей заданные уроки.
При моем появлении она ласково улыбнулась и спросила:
– Ну, Gott grüsst dich. (Здравствуй.) Поправилась?
Я утвердительно кивнула головой и оглядела класс. Вокруг меня уже не было ни одного враждебного личика. Девочки, казалось, чем-то пристыженные, толпились вокруг меня, избегая моего взгляда.
– Здравствуйте! – кивнула мне головой Варюша Чикунина, и голос ее звучал еще ласковее, нежели прежде. – Совсем поправились?
– Да! И уже нашалила там порядочно, – засмеялась я и, присев подле нее на парту, вкратце рассказала ей лазаретное происшествие.
– Так вот вы какая! – удивленно подняла она брови и потом добавила, неожиданно понизив голос: – А ведь книжечка-то нашлась! Феня ее с сором вымела в коридор и потом принесла. Знаете ли, Джаваха, и Бельская, и Маркова, и Запольская – словом, все так сконфужены своим нелепым поступком с вами, что охотно готовы прийти помириться, да боятся, что оттолкнете.
– Пустяки! – весело вырвалось у меня. – Пустяки!
И действительно, все казалось мне теперь пустяками в сравнении с дружбой Ирочки. Институт уже не представлялся мне больше мрачной и угрюмой тюрьмой. В нем жила со своими загадочно-прозрачными глазками и колокольчиком-смехом белокурая фея – Ирэн.
Глава V
Преступление и наказание. Правило товарищества
По длинным доскам коридора,
Лишь девять пробьет на часах,
Наш Церни высокий несется,
Несется на длинных ногах.
Не гнутся высокие ноги,
На них сапоги не скрипят.
И молча в открытые веки
Сердитые очи глядят.
Краснушка даже языком прищелкнула от удовольствия и обвела класс торжествующими глазами.
– Браво, Запольская, браво! – раздалось со всех сторон, и девочки запрыгали и заскакали вокруг нашей маленькой классной поэтессы.
Дежурная дама, страдавшая флюсом, вышла полежать немного в своей комнате, и мы остались предоставленными самим себе.
– Милочки, да ведь она это у Лермонтова стащила, – внезапно запищала всюду поспевающая Бельская.
– Что ты врешь, Белка! – напустилась на нее обвиняемая.
– Ну, да… «Воздушный корабль»… «По синим волнам океана, – так начинается, – лишь звезды блеснут в небесах, корабль одинокий несется, несется на всех парусах». А у тебя…
– Ну да, я и не скрываю… Я за образец взяла… Даже и великие поэты так делали… А все-таки хорошо, и ты из зависти придираешься. Хорошо ведь, mesdam’очки? – И она обвела класс сияющими глазами.
– Хорошо, Маруся, очень хорошо, – одобрили все. – Вот-то обозлится Церни!
Церни был наш учитель арифметики. Длинный и сухой как палка, он поминутно злился и кричал. Его в институте прозвали «вампиром». Его уроки считались наказанием свыше. Страница журнала, посвященная математике, постоянно пестрела единицами, нулями и двойками. Больше десяти баллов он не ставил даже за самый удовлетворительный ответ.
– Хорошо, – говорил он, улыбаясь и обнаруживая при этом большие желтые зубы, – вы заслуживаете десять баллов.
– Но почему же не двенадцать, monsieur Церни? – расхрабрившись, приставала ободренная похвалой девочка.
– А потому, г-жа Муравьева, что только Господу Богу доступны все знания на первый балл, то есть на двенадцать. Мне, вашему покорному слуге, на одиннадцать, а уж вам, госпожа Муравьева, на десять.
– Ах, душки, – возмущалась Додо вполголоса, вернувшись на свое место, – вампир-то какой грешник! Самого Бога замешал в свою поганую арифметику!
Церни ненавидели всем классом, а после несправедливо поставленной Милочке Корбиной, прилежной девочке, двойки за непонятную ей задачу его решили «травить». Только на уроках Церни около доски всегда лежал обгрызок мелка, в чернильнице постоянно плавали мухи, а перо клалось умышленно такое, что им едва можно было расписаться в классном журнале.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу