Лидия Чарская - Истории для девочек

Толстый армянин, с крючковатым носом и бегающими черными глазками, недружелюбным взором окинул меня и грубо крикнул:

– Зачем привела нищего песенника!

– Но он сазандар, батюшка, – вступилась за меня Като, – он знает песни.

– Какое мне дело до твоего сазандара и до его песен! – грубо крикнул армянин, но тут гости, фигуры которых постепенно стали вырисовываться из облаков дыма, вступились за меня.

– Почему бы и не попеть немножко маленькому сазандару…

Гостей было несколько человек, они пили и курили; трое из них играли в углу в карты.

– Ну ладно, оставайся, – разрешил хозяин, – и потешь господ.

В ту же минуту Като поставила передо мною блюдо дымящегося шашлыка. Я не ела ничего горячего со вчерашнего дня, и поэтому приправленный прогорклым салом шашлык показался мне очень вкусным.

– Ну, а теперь спой, сазандар, – приказал содержатель духана.

Я храбро вышла на середину комнаты и, взглянув на улыбающуюся Като, запела:

– В горной теснине приютился духан… В нем бойко торгует старый Аршак… У Аршака дочь-красавица Като… У Като черные очи и доброе сердце. Ей жаль бедного сазандара, попавшегося на дороге. Она приводит его в духан и дает ему есть. Сазандар благодарит Като и желает ей доброго жениха. А гости в духане смотрят на Като и говорят: «Это добрая девушка. Взять ее к себе в дом – значит, получить благо, потому что доброе сердце жены – величайшее богатство в доме Грузии…»

Я не знаю, каким образом случилось то, что песня слагалась в моих устах толково и гладко. Гости одобрительно кивали головами, старый Аршак подмигивал им на закрасневшуюся Като, а Като сквозь смех шептала:

– Ишь что выдумал, пригоженький сазандар!

Ободренная успехом, я начала им ту песнь, которую слышала от деды, – о Черной розе, унесенной на чужбину:

Мой голос оборвался на полуфразе… Под окном духана зазвенели подковы лошадей… Кто-то близко щелкнул нагайкой…

– Что же остановился, мальчуган? Это новые гости, – успокаивали меня мои слушатели.

Это в самом деле были новые посетители.

Хозяин вышел на крыльцо. Минут с пять он поговорил с ними, потом снова вошел в комнату и сказал громко:

– Они ее не нашли!

– Кого? – вырвалось у меня помимо желания.

– Видишь ли, – начала Като, – один горийский генерал и князь разослал на поиски своих подначальных казаков. Дочка у него пропала, совсем молоденькая девочка. Боятся, не упала ли в Куру. Нигде следа нет. Не видал ли ее, пригоженький сазандар?

– Нет, не видал, – с дрожью в голосе произнесла я и подумала: «Бедный, бедный папа! Сколько невольного горя я причинила тебе!..»

Оставаться дольше в духане, куда каждую минуту могли приехать наши казаки, было опасно. Поэтому я воспользовалась тем временем, когда хозяева вышли провожать гостей, прыгнула в окно и исчезла в темноте наступающей ночи…

Я шла наугад, потому что черные тучи крыли небо и ни зги не было видно кругом. Воздух, насыщенный электричеством, был душен. Голова моя кружилась, и меня мучила страшная жажда. Раскаты грома гулко повторялись горным эхом. Гроза надвигалась… Идти я уже не могла из боязни упасть в пропасть. Тропинка становилась все у́же и у́же и вела все выше и выше на крутизну. Мне становилось так страшно теперь в этой горной стремнине, один на один с мрачной природой, приготовившейся к встрече с грозой.

И вот она разразилась… Золотые змеи забегали по черным облакам, гром гремел так, что, казалось, сотрясались горы, и целый поток дождя лился на почву, делая ее мягкой и скользкой…

Я прижалась под навес громадного утеса и с ужасом вглядывалась в темноту ночи… Где-то дико ревели потоки, и горы стонали продолжительным, раскатистым стоном.

И вдруг я увидела то, чего никогда не забуду. Извилистая золотая стрела молнии, сорвавшись с неба, ударила в соседний утес, и громадный кусок глыбы оторвался от скалы и полетел в бездну, прямо в объятия ревущего горного потока. В ту же минуту отчаянный крик раздался по ту сторону утеса… Ответный крик вырвался из моей груди, и я потеряла сознание…