Владимир Алеников - Приключения Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные

Зал оживился.

— Же сюи ле лю гри! — патетически произнес Васечкин, подходя к Маше. — Бонжур ле шаперон руж! У ва тю? — спрашивал он, вкладывая в эти слова весь свой упрек и обиду.

— Я — Серый Волк! — машинально стал переводить ошеломленный Горошко. — Здравствуй, Красная Шапочка! Куда ты идешь?

Маша большими глазами смотрела на волка. Зал притих. Все ждали, что она скажет.

— Ты что? — прошептала Маша, стараясь не открывать рта — Ты чего опять пришел?

— Текст говори! — прошептал в ответ Васечкин. — Текст! Забыла, что ли?

Маша оскорбилась.

— Же вэ шэ ма гран мэр! — сказала она — Эль э маляд!

— Я иду к моей бабушке! Она заболела, — перевел Горошко, который от изумления перестал «играть» за персонажей, а стал переводить дословно.

В зале засмеялись.

— Во дают! — сказал кто-то из третьего ряда. — ОРЗ у нее теперь!

Петров, остолбенело сидевший на своем месте, растерянно оглянулся по сторонам, вскочил и помчался за кулисы.

Пришедшей было в себя Инне Андреевне снова стало плохо.

— Кошмар! — прошептала она с французским прононсом.

— Просто ужас! — сказала она на чисто русском языке.

— У абит та гран мэр? — отставив ногу, с пафосом произносил тем временем ничего не подозревающий Васечкин.

— А где живет твоя бабушка? — перевел продолжающий изумляться Горошко.

Петров взлетел за кулисы и поискал глазами костюм волка. Но костюма не было, поскольку, естественно, он был на Васечкине. Петров закусил губу. Выскочить на сцену без костюма ему не позволяла профессиональная актерская этика.

Маленький Вова Сидоров тем временем готовился надеть костюм Кота в сапогах.

Петров не раздумывая выхватил у него костюм, мгновенно напялил его на себя и на глазах у пораженного Сидорова и не менее пораженной всем происходящим Инны Андреевны выскочил на сцену.

— А это еще кто? — спросили в третьем ряду.

Надо заметить, что вопрос был закономерный.

Сидоровский костюм, слишком маленький для большого Петрова, трещал по швам, превращаясь в нечто среднее между Котом, волком и самим Петровым.

Но Петров, стоя на сцене, услышал вопрос,

— Же сюи ле лю гри! — с гордостью отличника, хорошо знающего свой урок, произнес он.

— Я — Серый Волк! — автоматически перевел уже окончательно сбитый с толку Горошко.

— Уходи! — шептал там временем Петров Васечкину. — Я уже играл! Я — волк!

— Сэ муа ле лю гри! — величественно произнес Васечкин.

— Это я — Серый Волк! — перевел Горошко металлическим голосом робота.

В зале зааплодировали.

— А ты Кот! — неожиданно по-русски сказал вдохновленный аплодисментами Васечкин.

— Туа, тю э ле ша! — почему-то перевел на французский несчастный Горошко.

Зал грохнул.

— Я не Кот! — заорал обиженный Петров.

— Нет, Кот! — настаивал Васечкин, указывая на разницу в костюмах.

Маша, пока Петров и Васечкин выясняли отношения, только переводила взгляд с одного на другого, не зная, кому отвечать и на каком языке.

В это время маленький Вова Сидоров, давно с ужасом смотревший из-за кулис на то, что происходит с его костюмом, услышал, что вместе с костюмом у него отбирают и роль. Это было последней каплей. Сидоров выскочил на сцену.

— Это я — Кот! — заявил он.

— Сэ муа ле ша! — опять перевел Горошко.

— Иль фо але а травэр ля форэ! — неожиданно сказала Маша свою следующую реплику, возмущенная тем, что про нее забыли.

И так как на этот раз Горошко уже ничего не мог сказать, Маша сама же невозмутимо перевела:

— Надо идти через лес!

Тут хохотали уже все — и те, кто сидел в зале, и те, кто стоял за кулисами.

Всхлипывала от смеха Инна Андреевна.

Держась за животы, покатились старшеклассники. При этом веревка от занавеса выскользнула у них из рук, и непостижимым образом занавес вдруг закрылся.

— Сейчас я тебе дам! — сказал маленький Васечкин здоровому Петрову, как только закрылся занавес.

Кстати, начал эту фразу волк, а закончил уже Васечкин, беспомощно выкарабкивающийся из шкуры волка.

— Я тебе сам дам! — сказал Петров, отмахиваясь от Сидорова, который упрямо стаскивал с него остатки костюма Кота в сапогах.

Маша, в растерянности смотревшая на все происходящее, машинально вынула из корзинки пирожок и начала грызть его, забыв о том, что он бутафорский.

Тем временем между закрытым занавесом и смеющимся залом метался по авансцене оставшийся там Горошко.

— Переведи нам еще чего-нибудь! — подбадривали его из третьего ряда. — Или спой!