Вера Бадальска - Ендрек и другие [Повесть]

Марчин посмотрел на меня исподлобья, взглянул на бумажку, потом сморщил лоб и сделал вид, будто он думает над решением, но я вижу, что он поглядывает на потолок, на стены и думает о чем-то совсем о другом.

Пани Карлович тоже, видно, уже не могла выдержать, потому что вздохнула и на цыпочках вышла из комнаты.

— Ну, — говорю я Марчину, — делай что-нибудь. Решай! Ты же ведь сказал, что сделаешь это быстрее меня!

— Я сказал, что сделаю быстрее, но с апельсинами. А о крокодилах я ни слова не говорил.

— Так ведь эта задача решается точно, как предыдущая. Крокодил или апельсины — все равно!

— Ничего себе! — завопил Марчин. — Все равно! Крокодил — это крокодил, а апельсины — это апельсины! Апельсины легче взвешивать, чем крокодила! А если он тебя куснет, тогда что? Очень трудно взвешивать крокодила, понимаешь?!

— Понимаю! Очень трудно учить такого крокодила, как ты! Мне уже это надоело! — сказал я и встал, чтобы уйти. Я уже был у дверей, но потом остановился. Вспомнил, что не съел пирог. И еще ведь я обещал нашей учительнице…

Я вернулся. Марчин тоже, видно, испугался, что я уйду, потому что тихо сказал:

— Ну, так, Ендрек… объясни мне, с чего надо начать, чтобы этого бешен… чтобы этого крокодила взвесить?

Я засмеялся и начал ему тихонько объяснять что к чему. Вероятно, я хорошо это делал, ведь Марчин сегодня получил первую четверку по математике. В дневнике! И страшно этому обрадовался.

— Это крокодил мне помог, — сказал он учительнице, когда отходил от доски.

А учительница, которая не знала, о каком крокодиле Марчин говорит, и думала, что он так называет меня, раз я ему помогал, сказала сердито:

— Я столько раз вас просила, чтобы вы не давали друг другу прозвищ! А вы все время что-то придумываете! Что, у вас нет фамилий?

А потом уже совсем другим, приятным голосом добавила:

— Рыбка, прошу к доске.

И весь класс затрясся от нашего хохота. Учительница посмотрела на нас удивленно и тоже засмеялась.

огда мы сегодня вернулись из школы, то тут же побежали в кухню посмотреть, что там приготовлено на обед, потому что на лестнице пахло чем-то вкусным.

Но оказалось, что это не у нас. У нас в кухне вообще не было обеда, а была только тетя Юстинка. Она стояла у стола и резала хлеб. Мы заметили, что у нее ужасно взволнованный вид, потому что руки у нее тряслись, когда она намазывала масло на хлеб.

— А где мама? — спросили мы.

— Мама в больнице. Я только что оттуда вернулась и не успела приготовить обед. Вам придется немного подождать. Сейчас я сделаю бутерброды. Вымойте руки и садитесь за стол.

А нам сразу расхотелось есть. Бутерброды перестали нас интересовать, хотя мы их очень любим, а особенно те, которые умеет делать тетя, — с рыбкой и огурчиком.

Мы сели за стол и сидели молча. Тетя поставила перед нами кружки с чаем, а сама взяла корзинку и пошла в магазин. А мы продолжали сидеть, не разговаривая. Нам не хотелось ни есть, ни пить. Бутерброды лежали нетронутые, чай остывал в кружках…

Мы беспокоились за маму.

Магда оперлась локтем о стол и смотрела на мамин передник, который висел на ручке, — похоже, что она вот-вот расплачется. И тут зазвонил телефон.

Это был папа.

— Ну, ребята! Все уже в порядке! Скажите тете Юстинке, что они обе чувствуют себя прекрасно. Вечером я вам расскажу, что и как, а сейчас очень спешу… Я звоню из автомата, тут большая очередь. Целую вас — привет!

И папа повесил трубку.

А Магда продолжала стоять как столб, прижав к уху трубку.

— Ну, чего ты ждешь? Папа уже от телефона отошел. Что он сказал? — сердился я.

— Что он сказал? Как узнаешь, так сразу сядешь! — покачала головой Магда и сама села на стул. — Он сказал, что у нас две сестры!

— Какие две сестры?

— Обыкновенные. Близнецы! Сегодня родились.

— Мама родила близнецов?! Не может быть! И папа тебе это сказал?

— Да-а-а. И еще, чтобы я сказала тете, что обе чувствуют себя прекрасно.

— Ну, нашей маме везет! — крикнул я. — Мы близнецы, теперь опять близнецы — тут поседеть можно! И к тому же две девицы!