Сергей Синякин - Жила-была ведьма, или Танцы на краю ночного облака

Она ведь старалась не показывать, что умеет. Ну, разве что ангину кому-то незаметно полечит, ушиб какой. Только однажды и не сдержалась, когда Ваня Киреев разбился при прыжках. Сидела у госпиталя и залечивала на расстоянии все его ушибы, разрывы и внутренние повреждения. И ничего — даже не комиссовали, годным признали безо всяких ограничений, хотя при поступлении Вани в госпитали врачи в один голос говорили, мол, к сожалению, не жилец.

Счастья, счастья ей хотелось, так хотелось, прямо хоть пауков ешь! Хорошо, что Сашка, нежный, заботливый Сашка у нее был. И Светка родилась.

А больше ей и не требовалось.

Время было странное.

Американцы казали стране кукиши и грозили атомной бомбой. Летать Сашке и его друзьям приходилось много. А тут еще во Вьетнаме что-то странное началось, все жены летчиков боялись, что ребят туда воевать отправят. Совсем недавно большая война закончилась, в центральных районах еще не все развалины убрали, не все окопы перепахали, а тут — на тебе! — опять начинается.

Двенадцать самых опытных летчиков из полка, в котором служил Сашка, откомандировали в распоряжение Генштаба. Тут и гадать не стоило, где русским соколам быть, под каким небом на солнце крылышками блистать.

Лина тайком пыталась заговорить их, да сама едва не запуталась — столько заговоров оказалось на ратников, идущих на войну, да только все они старыми выглядели. От пушек, пищалей, медных, свинцовых да каменных пуль, от стрел да кулачных бойцов, от рогатин и ножей заговоры имелись, а для летунов не было. Слава богу, Сашку не тронули, оставили по молодости лет в полку.

А потом на двух летчиков похоронки пришли — так, мол, и так, пали Василий Кузьмин и Николай Евграфов смертью храбрых, выполняя свой интернациональный долг.

Молодые жены выли в своих комнатах, и Лина разрывалась между ними, пытаясь облегчить страдания сразу обоих. Подружками они были, не могла она остаться равнодушной к сдавленным рыданиям, доносящимся из «пеналов». И Светку было жалко — постоянно просыпался ребенок и вздрагивал, лежа в своей кроватке. Вздрагивал и совсем взрослыми глазами смотрел в пространство перед собой. От этого взгляда становилось не по себе. Господи, не дай дара ребенку, хватит уж меня одной! — горячо молилась Лина.

Но время шло и все постепенно забывалось. Молодые вдовы покинули расположение части и отправились на поиски своего гражданского счастья, в расположение пришли новые летчики, которые заняли вакантные должности в полку. Начали приходить новые самолеты, которые были на порядок выше прежних, — и летали лучше, и управляться с ними стало проще.

Молодые летчики иногда собирались у общежития, жарили шашлыки, спорили о преимуществах МИГов над «фантомами», руки их совершали плавные и стремительные маневры, а Светка делала первые неуверенные шаги, цеплялась за колени отца и довольно визжала, когда ее подбрасывали в воздух. Лина тревожно наблюдала за этими играми. Не то чтобы она боялась за Светку. Летчики были парни молодые и ловкие, никто бы девочку из рук, конечно, не выронил, но Лина помнила, как она в детстве бежала по воде, и сейчас внимательно смотрела — не замедлится ли полет взмывающей к небу дочери, не обнаружится ли склонность ее к волшебству.

Несчастье пришло, когда Светке исполнилось четыре годика.

Шли обычные полеты. Светка играла на полу, разбросав игрушки, а Лина стирала ее вещи в большом алюминиевом тазу, который местные умельцы из БАО изготавливали из списанных подвесных топливных баков истребителей. Сердце Лины вдруг сжалось, стало так дурно, что Лина побледнела и села рядом с тазом, держа в руках мокрую детскую кофточку.

Глухой разрыв раздался, уже когда она все почувствовала. Не было это переходом на сверхзвук ниже положенной высоты. Грохот в небесах возвещал о конце ее счастья.

Двадцать три исполнилось Лине. Казалось бы, вся жизнь впереди. А на что она, молодость, когда не хочется жить?

Хоронили Сашку, вернее, все, что от него осталось, в закрытом гробу, Лине даже попрощаться с мужем не пришлось. На кладбище, да и потом она не рыдала, просто стояла каменная, прощаясь со своим коротким счастьем. После недолгих поминок вернулась в комнату, посидела немного, пытаясь справиться со своей тоской, и принялась собираться в дорогу.

А куда ей было ехать?

В деревню она отправилась, к матери. Где еще перышки, обмоченные слезами, можно высушить, где сил набраться, как не в родном лесу, у белых березок и спокойных пушистых елей?