Сергей Синякин - Жила-была ведьма, или Танцы на краю ночного облака

Пришла весна, застучала по водостокам резвой капелью, забушевала синим весенним небом, а запах стоял такой, что жить хотелось и не верить в разные неприятности. Сугробы на глазах съеживались, становились серыми и грязными, на футбольном поле полезла из коричневой комковатой земли зеленая трава, и галки на деревьях галдели, как первоклашки.

Все весной оживает и начинает оглядываться по сторонам, требуя внимания.

Чего же удивляться, что однажды появился во дворе интерната Колька Быстров?

— Слышь, мелкая, — глухо сказал Колька и глядел при этом куда-то в сторону. Словно обжечься боялся о ее взгляд. — Поговорить надо. Отойдем?

— О чем говорить-то? — Лина закусила губу.

Больше всего она боялась, что в этот совсем неподходящий момент у нее опять колени ослабнут и голова кружиться начнет.

— Не могу я без тебя! — сказал Колька хрипло. — Не могу без тебя, дрянь ты поганая!

И заплакал.

А Лина ничего не почувствовала. Наверное, и в самом деле в ней все перегорело уже, не было Кольке Быстрову места даже в маленьком уголочке ее души.

— Уходи, Коля, — тихо сказала она. — Уходи. Пожалуйста.

— Да? — выкрикнул он и схватил ее за руки, так что соприкоснулись они грудь в грудь, и Лина почувствовала, как жарко и часто бьется его сердце, гоняя по сильному телу пьяную кровь.

— Нет уж, нет уж! Никуда я не уйду! — шептал Колька, наглея руками.

Лина оттолкнула его. Глаза их встретились, Колька побагровел, с шумом всосал воздух и встал, разыскивая в кармане измятую пачку сигарет.

— Значит, гонишь? — сипло сказал он. — Смотри, Бисяева, пробросаешься. Другие подберут!

Но Лине было безразлично, кто ее бывшую любовь подбирать станет. Ничего у нее в душе не колыхнулось. Ничего. Тьма и пустота были у нее на душе. И одно желание ею владело: скорее бы он ушел. Устала она, как может устать человек, к которому злым мотыльком стучится в окно забытое и оплаканное прошлое.

И не могла она забыть его слова злые. Помнила Лина, как Колька спрашивал, чем она его опоила. Помнила и за то презирала.

Колька ушел, а она забралась на чердак и ревела всласть, потому что помнила Колькины руки, чтобы там ни говорили о любви и ненависти.

Казалось бы, сколько книг написано о любви! Больше, наверное, только о войне писали. Все разложили по полочкам, а как коснется тебя самой, то ничего не понятно, откуда эта самая любовь берется и почему на смену ей иногда приходит спокойное и плавное равнодушие? Но это Лина себя обманывала. Не было в ее душе равнодушия. Трогал ее чем-то Колька, и она его забыть не могла, только признаваться себе не хотела. Потому и выла вполголоса на чердаке, размазывая слезы по опухшему лицу.

— Лин, ты чё? — ткнулась ей в спину верная Янка.

Лина вытерла лицо, собралась с силами, закусила дрожащие губы и повернулась к подружке.

— Ерунда, — сказала она. — Янка, хочешь, я тебя летать научу?

Знаете, человек, который умеет летать, запросто может станцевать на рыхлом облаке, ползущем неторопливо в небесной синеве. И даже другого научить.

— Я боюсь, — сказала Янка.

Вечер был длинным, как Млечный Путь на небе.

— Не сходи с ума, — посоветовал Седик. — Ты ведь обратно в деревню возвращаться не собираешься?

— А чего там делать? — вздохнула Лина. — Все вечно пьяные ходят. Ты разве не помнишь, как там ко мне относились? Была охота ведьмой слыть. Я в институт поступать буду.

— Я тоже в деревню не хочу, — тоже загрустил Седик. — Только вот корову жалко, и мыши без меня разболтаются вконец. Они такие наглые в последнее время стали, идут через комнату, шага не прибавят.

— А кот?

— А что кот? — удивился Седик. — Избаловала его твоя мать, зачем ему мыши, если каждый день сливками кормят.

И облизнулся.

— У меня выпускной скоро, — сказала Лина. — Надо матери написать, чтобы платье сшила к выпускному. Все красивые будут, а я что, в старой юбке на вечер пойду?

— Ой, да не рыдай, не рыдай, — сказал Седик. — Будет тебе платье, и не хуже, а лучше, чем у других — я уже в лес лен отнес.

— Бисяева, — строго сказала от двери воспитательница. — Ты почему распорядок нарушаешь? А ну спать! Взрослой себя почувствовала? С кем ты там разговариваешь?

А Лине как раз совсем не хотелось чувствовать себя взрослой, ей хотелось опять быть маленькой, и чтобы отец был живой. Он ее любил, никому бы не позволил обидеть.

— Все, — шепнула Лина домовому. — Я сплю. Знаешь, что я хочу во сне увидеть?

— Знаю, — тихонько сказал Седик. — Только это уже как получится. У меня со снами всегда плохо получалось.