Сулейман Велиев - Букет роз

И его слушались.

Как-то сама собой образовалась стройная колонна. Где-то в глубине ее возникла песня:

То там, то тут раздавались возгласы:

— Да здравствует единство рабочего класса!

— Да здравствует свобода!

— Вперед, без страха и сомненья!

— Кто отстанет, у того нет чести!

— Будем биться не на жизнь, а на смерть!

Огромная колонна запрудила всю улицу, на повороте натолкнулась на хозяйский фаэтон. Шапоринский, бледный, испуганный, стоял в рост, без шляпы. Он, видимо, надеялся «образумить» рабочих.

— Друзья мои, — обратился он к тем, кто был в первых рядах, — неужто опять? Вы же помните, чем кончилась та забастовка… я никому не хочу зла, но… Стране нужна нефть, и правительство не допустит…

Ему не дали договорить:

— Мы требуем восьмичасовой!

— Вы нас за людей не считаете!

— Зарплату повысить!

— Живем в собачьих условиях!

— У нас даже воды настоящей нет!

Рабочие плотным кольцом окружили фаэтон. Возбуждение нарастало с каждой минутой. Кажется, они готовы были разорвать на части этого упитанного, круглолицего, с приплюснутым носом человека. А Шапоринский изо всех сил старался скрыть страх и овладеть вниманием окружавшей его толпы. Разыгрывая из себя добряка-благодетеля, он шутил:

— Вот те и на! Кто же это вас за людей не считает? Что вы, братцы! Пустой разговор! К чему этот шум? Зачем вы себя взвинчиваете? Давайте жить в мире. Разве вы что-нибудь плохое видели от меня? Если кого-нибудь нечаянно обидел, готов извиниться… И насчет всего прочего готов рассмотреть. Но только миром, миром, без забастовки!

Толпа все более стихала, прислушивалась. «А может быть, и действительно можно миром, без забастовки?» — думали многие.

— Врет он, товарищи! — выкрикнул Усатый ага. — Не верьте ему! Он все эти дни меня обхаживал, уговаривал, чтобы я на всех вас ему доносил. Прибавку жалованья сулил, приказчиком обещал сделать. Вот какой он!..

В толпе раздались возгласы возмущения. Ошеломленный речью Усатого аги, Шапоринский перебил его:

— Врешь, смутьян! Не верьте смутьянам, они вас до добра не доведут! Я немало сделал для вас. Из-за вас у меня были неприятности с властями. Будьте же благоразумны! Я сделаю все, что могу, чтобы уважить ваши просьбы. Возвращайтесь сейчас же на работу. Мне очень нравятся азербайджанцы. Я с уважением отношусь к вашей религии… Вас подбивают смутьяны! С ними я справлюсь сам!

Эта угроза снова возбудила толпу.

— Что вы с ним цацкаетесь! — закричал кто-то. — Стаскивайте его с драндулета!

Почувствовав опасность, Шапоринский ткнул кулаком в спину кучера. Тот круто развернул лошадей, взмахнул кнутом, и фаэтон мгновенно исчез в облаке пыли.

Раскачиваясь на сиденье, Шапоринский обтирал платком толстую шею и благодарил бога за то, что вырвался невредимым из ада. «Нет, эту толпу словами не утихомирить, — думал он. — Тут пулеметы нужны». Он вспомнил слова Абдулали о Мустафе. «Его деньгами не купишь. Его — в тюрьму, а еще лучше — в землю. Он — главный зачинщик. Все зло в нем. Покончить с ним — остальные примирятся». Именно, именно так. Выявлять, устранять вожаков.

О Мустафе Шапоринский уже давно сообщил в полицию — и вот, видите ли, не подберут оснований! Церемонии разводят, а тут забастовка! Пусть теперь полиция и расхлебывает, пусть наводит порядок. Ну а убытки, конечно, на голову Шапоринского…

«Но каков этот Усатый! — вдруг вспомнил Шапоринский. — Прикидывался ягненком, а оказался тигром! Ну, погоди же, погоди, я тебе обрублю язык! Надо немедленно о нем в полицию. Немедленно!»

Колонна рабочих дошла до пятого промысла, который назывался участком Ильянозова, и свернула направо. Голос Мустафы скомандовал:

— Быстрей, товарищи! Надо присоединиться к рабочим пятого промысла!

Передние кинулись бегом. Вдруг из-за приземистых лачуг у промысла выскочила группа полицейских. Они накинулись на рабочих и стали избивать их. Там и тут возникли рукопашные схватки. Здоровенный полицейский схватил за горло Усатого агу. Но в это время кто-то ударил полицейского камнем, и тот повалился на землю, как столб.

Усатый ага кричал рабочим:

— Камнями, камнями их! Отбирайте оружие! Не трусить! — Сам он сражался чем придется.

Подоспели рабочие с пятого промысла. Силы демонстрантов удвоились, и полицейские стали было отступать. Но вот в руках пристава сверкнул револьвер, а в руках многих полицейских заблестели обнаженные сабли. Там и тут раздались выстрелы. Рабочие кинулись врассыпную по пустырю. Камни свистели со всех сторон. Пустырь превратился в поле боя. И среди рабочих и среди полицейских виднелись раненые. У некоторых кровь текла по лицу. Спасаясь от камней, полиция отступила за лачуги.