Сулейман Велиев - Букет роз

— Вот теперь ты мне попался!

— Фаррух, — закричал Ибиш, — дома голодная мать… Опусти ружье… Что ты делаешь?..

Но Фаррух в ответ старательно прицеливался.

— Эй, Фаррух, — отчаянно закричал Ибиш, — дай выйти… Поговорим, как мужчины…

— Нет, ты пришел охотиться за куликом и вряд ли выпустишь птицу из рук. Так и я тебя не выпущу живым! — злобно прокричал Фаррух.

Грянул выстрел. Ибиш нырнул. Темные круги пошли перед глазами мальчика. Он вынырнул, торопливо глотая воздух. Вновь прозвучал выстрел. Острая боль обожгла ногу Ибиша. Кровавое пятно появилось на воде. Но Ибиш плыл… Все реже появлялась голова его над озером. Давно уже брошен кулик. Все меньше сил, все тяжелее волны. С грозным гулом наваливались они на измученного мальчика и наконец поглотили его. Все так же качались на воде кулики, свидетели страшного убийства. А Фарруха давно и след простыл.

…Торопливо прибежали к озеру Кули с Василием. Джаби отстал от них. Он подошел к заветному месту и поднял шерстяную тряпку, ведро, которым пользовался Ибиш для сбора нефти.

Поглядев на озеро, Василий сбросил с себя пиджак и вошел в воду. Кули бросился за ним. Волны огромной стеной шли на храбрецов, жадно глядевших по сторонам. Василий нырнул, пытаясь найти тело мальчика.

Страшный, нечеловеческий крик потряс воздух: Кули зацепил волосы сына. Василий бросился к нему на подмогу. Кули схватил сына в объятия. Рыдая, безумными глазами Кули смотрел на мертвого Ибиша. Василий вынес мальчика на берег. Страшные минуты изменили Кули. Он сразу постарел, сгорбился. Руки его дрожали. Мучительно тянулось время. Василий старался не смотреть на Кули, да и сам еще не владел собою. Наконец послышались голоса. Это воротился Джаби с носилками. В тягостном молчании Багир и Василий уложили тело мальчика на носилки. Медленно и скорбно направилась траурная процессия к мазутному домику.

Печален мазутный домик. Много здесь людей. Это рабочие, товарищи Кули, пришли разделить с ним страшное горе. Громко причитала Фатьма, рвала на себе волосы.

— Несчастный Кулик мой, что ты увидел на свете — только муки. О аллах, погас огонь нашего дома. Праздник превратился в горе.

Печально слушали ее мужчины. Не стыдясь, плакал Багир, Он привык к Ибишу, как к сыну, и все еще не мог поверить в его смерть. Не находил себе места и Джаби. На Кули жалко было смотреть. Горе убило его, убрало сединой его голову. Тяжелые морщины легли у рта. Пришел на похороны и учитель. Он мало говорил и старался не отходить от Кули. Кули почувствовал, что у него гораздо больше друзей, что с ним все честные люди промысла…

Непривычная тишина стояла кругом. Это замолчали нефтяные скважины. Началась всеобщая забастовка.

О трагической смерти Ибиша в поселке не забыли. И многих пережила песня Асмар, сложенная в те горестные дни:

1938

Перевела В. Морозова

Была пятница. В этот день в селении Раманы справлялось большое торжество — национальный азербайджанский праздник Новруз-байрам. Узкие, закопченные, пыльные улицы с утра заполнились пестрой, шумной толпой. Тут были и празднично одетые мастеровые, и чернорабочие в лохмотьях, и босые ребятишки.

На Апшеронском полуострове настоящая зима — редкая гостья. Старожилы перебирают в памяти: вот в таком-то году была зима! Иной раз и в марте бушуют метели, неистовствует северный ветер хазри. А в ту пятницу марта 1917 года солнце светило по-весеннему ярко и радостно. Улыбались обездоленные люди, улыбались свежей зеленью молодой листвы старые деревья…

С верхнего квартала к площади двигался черный лакированный фаэтон. Он остановился перед мечетью, и веселая толпа его окружила. Верх фаэтона был откинут. На заднем сиденье — трое, на переднем — двое музыкантов с зурнами. Напрягаясь, надувая щеки, они исполняли танец «узун-дере», а стоявшие на подножках фаэтона два рослых молодых парня, изгибаясь, пританцовывали. Как только фаэтон остановился, они спрыгнули на землю и пустились в стремительный пляс.