Анастасия Перфильева - Путь-дорога

— Так я же… — Максимка тоже встал.

Светлые глаза его вдруг потемнели, он сказал сбивчиво и горячо:

— Так я же обдумавши к вам пришёл! Мне работать пора!.. Другие в мои лета работают… А я? Разве я не справлюсь? Эх, да что говорить!.. Тогда в город поеду, там не такие, как я, своим заработком живут… Мне с осени шестнадцатый год пойдёт!..

— В городе? — Председатель подошёл вплотную к Максимке. — Ты меня городом, парень, не пугай! У нас по всей стране порядок один. Моё слово твёрдое: на работу тебя не пошлю, дальше учиться надо. Колхоз обеспечит. От меня в своей просьбе поддержки не жди, нам недоучки тоже не нужны! Точка.

Он хотел сказать ещё что-то, но дверь отворилась, женский голос крикнул:

— Андрей Степанович, из райкома в сельсовет звонили, тебя вызывают!

Максимка сложил справку, плотнее надвинул фуражку и вышел на крыльцо. Потемневшее весеннее небо дохнуло на него ночной прохладой.

Пашка нагнал товарища уже за несколько домов. Максим молчал, упорно не отвечая на пашины расспросы.

Только подойдя к клубу, когда вспыхнувший фонарь осветил его взволнованное лицо, Максим сказал:

— Недоучек вам не надо… Хорошо нехорошо…

Поздним вечером этого же дня Максимка старательно переписывал письмо капитану Бондаренко, в котором сообщал о смерти матери и о своём решении приехать к нему в Москву:

«…И прошу вас, Николай Антонович, в просьбе моей не отказать. Я же соберусь скоро. Делать мне здесь нечего, раз такой разговор. И дома одному тошно, без матери хожу, как пришибленный. Не могу я так…

Очень прошу вас, Николай Антонович, пристройте меня куда-либо, чтобы мне самому на себя зарабатывать: или на завод или ещё куда. Я дела никакого не боюсь. Москва — город большой, я и в газетах читал и по радио слышал: на работу народу много требуется, и с общежитиями. Остаюсь до скорого свидания.

Максим Руднев.

Денег у меня и на дорогу и на первое время хватит, вы не сомневайтесь. А за гостинцы и посылку вам от меня спасибо, Николай Антонович».

Так Максим Руднев из колхоза Новая Бурня очутился в Москве, в поисках капитана Бондаренко, работы и новой жизни.

Дверь хлопнула ещё и ещё раз, и Максимка оказался на улице.

Тот же незатихавший гул большого города заставил его в первую минуту прижаться к стене.

Но слишком сильно было только что пережитое разочарование, надо было что-то делать, куда-то идти. И Максим пошёл, бережно нося свой сундучок, по залитой светом незнакомой улице.

У него в голове возник ещё не совсем ясный план: а почему бы не попробовать ему самому поискать работу? Но куда обратиться? К кому?

Москва! Сколько раз он представлял её себе. Лучше этого города нет ничего на свете…

Высокие дома уступами поднимались к небу, и в каждом этаже светились окна жёлтым, оранжевым, голубым светом. Сколько там живёт людей!

А здесь, на улице, их было ещё больше. Они шли, смеясь и переговариваясь, и дела им как будто не было до того, что среди них бредёт приезжий мальчишка и мучительно думает: «Куда же, куда теперь идти?»

Улица кончилась. Шоссе с цепью фонарей стало шире, справа темнел сквер. Максим подошёл к воротам последнего огромного серого корпуса со сверкающими окнами.

Над воротами висели большие металлические буквы: «Московский арматурный завод…» Стены корпуса дрожали от тихого непрерывного шума, за ними стучало и гудело, словно кто-то огромный, невидимый вздыхал и ворочался там, в глубине.

Максимка прислонился к решётчатому забору. Скрытый его тенью, он жадно смотрел. В окнах нижнего этажа под яркими лампами у блестящих, невиданных станков стояли и двигались люди. Мимо окна проползла тележка, гружённая тёмными круглыми предметами.

Максим оглянулся на вывеску, на проходную будку и снова шёпотом перечитал: «Московский арматурный завод…».

И вдруг у него мелькнула мысль. А если… если сейчас, сразу попробовать? Решительный, с ожившей надеждой, он оторвался от забора, сделал несколько шагов и, придерживая сундучок, остановился перед ступеньками проходной.

Двойная крашеная дверь подалась с трудом: сзади её придерживала пружина. Максимка боком протиснулся в половину двери и увидел: за столиком, у телефона, сидит женщина, над головой у неё висят часы. Закрытые сеткой ящики с номерками выстроились в ряд. Деревянная перегородка делит проходную на два узких коридорчика.

— Тебе что, сынок? — спросила женщина, Поднимая голову.

— Мне начальника вашего повидать. Узнать надо.