Кэтрин Эпплгейт - Айван, единственный и неповторимый [litres]

Блендер перестал работать после того, как я выдавил в него три тюбика пасты и вылил бутылку клея. А пальцы на ногах я сломал себе, когда пытался покататься на люстре. 46 стаканов я разбил… в общем, как выяснилось, есть очень много способов разбить стакан.

Каждые выходные Мак и Хелен сажали меня в свою машину с откидным верхом и отправлялись в забегаловку, где заказывали мне картошку фри и молочный коктейль с клубникой. Мака ужасно забавляло, как менялись лица кассиров, когда мы подкатывали к окну и он говорил: «Добавьте-ка еще кетчупа моему парнишке».

Меня возили на бейсбол, в бакалейную лавку, в кинотеатр и даже в цирк (горилл там не было). Я катался на маленьком мотоцикле и задувал свечи на именинном пироге.

Словом, моя человеческая жизнь была по-настоящему роскошной – вот только вряд ли ее одобрили бы мои предпочитающие традиционное воспитание родители.

В моей новой человеческой жизни я ни в чем не нуждался. Питался я листьями салата под соусом «Тысяча островов», яблоками в карамели и попкорном с маслом. Мой живот раздувался, как шар.

Но голод, как и пища, может приходить к нам в разных формах и цветах. По ночам, одиноко лежа в своей пижаме с Винни-Пухом, я испытывал другой сильнейший голод – мне не хватало пальцев друга, умело перебирающих мою шерсть, не хватало веселого ворчания, сопровождающего шуточную борьбу. Я голодал по своему стаду, по поискам пищи в сумерках леса.

«Вспомни, к чему это привело Салки, – говорил я себе. – Перестань думать о джунглях».

И все же до сих пор в иные ночи я лежу с открытыми глазами, мечтая о тепле подобного мне существа, свернувшегося в устланном мягкими листьями ночном гнезде.

Мне нравилось глотать газировку, наполнявшую рот подобно пузырящемуся водопаду. Но и тогда у меня частенько появлялось желание отправиться на поиски нежного побега маранты или потянуться к дразняще близкому и все же недосягаемому плоду манго.

Однажды Хелен пришла домой с каким-то большим и плоским предметом, упакованным в коричневую бумагу.

«Посмотри-ка, что я купила, – сказала она, нетерпеливо срывая бумагу. – Эту картину мы повесим над диваном в гостиной».

«Фрукты в миске, – сказал Мак, пожимая плечами, – ничего особенного».

«Это же произведение искусства, – принялась объяснять Хелен, – оно называется натюрморт. И по-моему, очень даже мило».

Я подскочил ближе, чтобы рассмотреть картину, удивляясь ее цветам и контурам.

«Видишь? – сказала жена Мака. – Айвану она нравится».

«Айвану нравится лепить шарики из своего помета и бросаться ими в белок», – сказал Мак.

Я не мог отвести глаз от изображенных на картине яблок, бананов и винограда. Они выглядели такими реальными, такими соблазнительными, такими… съедобными.

Я протянул руку, чтобы потрогать виноград, но Хелен шлепнула меня по ладони: «Плохой мальчик, Айван! Не трогай!» Потом наставила палец на Мака: «Дорогой, ты не принесешь молоток с гвоздями?»

Пока Мак и Хелен были заняты в гостиной, я пошел на кухню. Там на столе стоял торт, покрытый толстым слоем шоколадного крема.

Мне нравятся торты, да нет – я их обожаю, но в тот момент я думал совсем не о еде. Я думал о рисовании.

Крем, неровно покрывающий торт, был похож на волны, застывшие в маленьком пруду. Он выглядел темным и гладким, густым и липким.

Он был похож на грязь.

Я набрал полную пригоршню шоколадного крема. Потом еще одну.

Пошел к двери холодильника. Она подходила просто идеально – чистый, белый зовущий холст.

Работать с кремом оказалось сложнее, чем с грязью в джунглях. Он был более липкий и, конечно, его сильнее хотелось попробовать.

Но я не отступал. Я соскреб с торта весь крем до последней капли.

Немного, кажется, отъел и от самого торта.

Я не помню, что именно я тогда пытался нарисовать. Скорее всего, банан.

Я знал, что у меня будут неприятности, но в тот момент меня это совершенно не волновало. Я хотел создать что-нибудь – что угодно! – так, как создавал раньше.

Я снова хотел быть художником.

Вскоре я обнаружил, что люди умеют верещать еще громче шимпанзе.

После этого случая мне запретили заходить в кухню.

В те дни наш «Шатер» был поменьше. Дети катались здесь на пони, по парковке разъезжал маленький деревянный поезд, здесь жили несколько потрепанных попугаев да одна угрюмая паукообразная обезьяна.