Владимир Корнев - Письмо на желтую подводную лодку [Детские истории о Тиллиме Папалексиеве]

Ответом ему было всеобщее удивление, а Тиллим, сообразив, даже возмутился:

— Насмотрелся за границей всякого… Здесь тебе, Шурик, не Африка, и твои американские друзья тоже далеко! Здесь Советский Союз — у нас в беде каждый каждому друг и Служба спасения! Ясно?

Пионеры с фонариками пошли вдоль шоссе в том направлении, где раздавался плач, тщательно освещая кустарники и лес по обочинам. Взрослые пытались руководить. Поблизости ни справа, ни слева никого не было видно — по обе стороны возвышались живые стены из густой листвы и буковых стволов, перевитых к тому же настоящими (как в джунглях!) лианами.

— Ну что ж. Должно быть, нам всем показалось, — поспешила успокоить детей Людмила Николаевна, — даже скорее всего кому-то одному показалось, что кто-то плачет, а остальные убедили себя, будто тоже слышали. Это неудивительно. Известно такое явление, как массовое самовнушение, и…

Людмила не успела договорить, а детский плач раздался снова, но уже где-то позади «икаруса». Теперь было ясно, что никому ничего не показалось.

— Подождите! Вдруг там и вправду малыш-потеряшка? — взволнованно воскликнула с некоторых пор начавшая понимать, что такое страдание и сострадание, Юля Григорович. — Вдруг он как-то выскользнул из машины, а папа с мамой и не заметили… Всякое случается.

— Ага, скажешь тоже! Разве это можно не заметить? — возразил Вася. — Да просто завезли сюда нарочно и выбросили — еще те предки!

Классная руководительница запротестовала:

— Ты что несешь, Алексеев? Так даже думать нельзя!

— А если так и было? И он ползает сейчас по кустам, ему, наверное, страшно… и больно… — захлюпала носом Лиза Орехова.

В сгустившемся душном воздухе повисла зловещая пауза.

— Значит, так, ребята, — отважно произнесла Людмила Николаевна. — Сейчас мы разбиваемся на группы и прочесываем территорию. Далеко не разбредаться!

Тут подал голос помалкивавший до сих пор водитель:

— Вот шо я вам скажу — даже не думайте туда лезти! Лучше вам того не делать, пионэры…

— Это еще почему? Я решительно ничего не понимаю… — растерялась Людмила Николаевна. — Мы же не можем оставить потерянного ребенка!

— Та то ж не живое дитя, разумеете? То мертвая дивчинка себе жертву кличет! — продолжил Тарас на своем смешанном наречии, понизив голос до трагического шепота, а заодно ловко меняя колесо. — Дивчинка та сперва померла, а уж потом обратилась в упыря-кровососа (у нас говорят — вурдалака). Ежли кто ночью заслышит ребячий или девичий рев, пойдет ту дивчинку искать, она того в горы и утащит, в пещеру какую, и шабаш! От человека даже косточки не остается. Вот как бывает-то, держитесь вместе…

Теперь и в стрекоте цикад слышалось что-то жутковатое. Заменив наконец колесо, водитель как ни в чем не бывало (заметив, однако, какое впечатление его рассказ произвел на школьников) уселся за руль. Большинство юных пассажиров затаились в салоне, как только Тарас рассказал о «дивчинке»-оборотне.

— Не бойтесь, дети, — успокаивала Людмила Николаевна, бросив укоризненный взгляд на невежественного шофера. — Обычное суеверие, пережиток прошлого.

Некоторые ученики еще оставались снаружи, когда из зарослей опять послышался детский плач. Теперь он был еще протяжнее и тревожнее прежнего, а главное — гораздо ближе.

— Пошустрей, пионэры! — крикнул раздраженный Тарас. — Думали, я того — брешу?

Но даже самые смелые, получив порцию острых ощущений, уже и так заскочили в автобус. Экспресс немедленно тронулся с места.

— Вот теперь, пожалуйста, расскажите-ка нам по порядку, что здесь происходит, — вежливо, но требовательно обратилась к Тарасу классная руководительница. — Это наверняка связано с какой-то местной легендой?

— А как же ж! — Словоохотливый шофер, казалось, только и ждал обстоятельных расспросов. — То не просто легенда, то о-очень древняя быль. Ей, может, тыща лет, а может, и поболе! У нас тут греческие колонии были — развалины кругом. Археологи до сих пор все копают какую-то антЫчность — крепость, а то храм, или еще чего… И название месту тоже греки дали — Новый Афон. Главный, значит, в ихней земле, а этот у нас… Вот, говорят, в те самые времена жил здесь один греческий пан… ну это, как там он у них называется? А по-нашему богач или купец. И была у него в прислуге дивчина-краса, да еще говорят — ведьма, в лесу ворожила. И почуял пан тот такую к ней любовь, прямо страсть, и стал проходу не давать. Погнался однажды за ей, а та — умная все ж таки была! — в винном погребе спряталась, но тот хозяин греческий ее тогда все ж догнал… Срок пришел, родилось дитя, дочка. Батька, ну, хозяин, значит, узнал про то и выгнал ее из хаты — или как там у греков? — со дворца, наверно. Пошла мать-ведьма с крохой своей вот в этот самый горный лес, запихала ей в роток носовой платок и давай деру. Думала, задохнется дивчинка, а потом ее звери лесные сожрут — и косточки не останется. Тут же в горах зверья и сейчас полно — заповедник все ж, а тогда их тут больше людей было… Но только сама та ведьма скоро с тоски смертной в чащу подалась и там сгинула, а младенчика-то, дивчинку, волк с рысью не тронули, даром что хищники. Так до сих пор и скитается, рыщет по лесам да нам, людям, мстит. За лютую жестокость человечью — она ж еще лютей звериной бывает! И все здесь быль эту знают, а не то чтоб я сочинил…