Владимир Корнев - Письмо на желтую подводную лодку [Детские истории о Тиллиме Папалексиеве]

В классе еще отвратительно пахло дымовухой. От лежавшей на полу линейки — главной виновницы маленького столпотворения — к этому времени оставался лишь бесформенный комочек тлевшей, спекшейся пластмассы, из которого торчал кусок закопченной линзы. Когда дежурный Матусевич закрыл наконец окна и расставил по местам перевернутые стулья, так неудачно начавшийся сорванный урок можно было, по крайней мере, спокойно закончить.

Прошло несколько учебных дней. Перед следующим по расписанию уроком словесности в дверях учительской дорогу Ирине Юрьевне буквально преградила чем-то озабоченная Юля Григорович. Глядя в глаза словеснице непорочным ангельским взглядом и старательно хлопая пушистыми ресницами, девочка начала:

— Ирина Юрьевна, тут какое-то недоразумение: я хотела посмотреть свои оценки в журнале и увидела, что у Штукарь и Папалексиева стоят пятерки, а они их не получали! Я в принципе могла бы промолчать, но у меня нет такого принципа. После тех единиц и двоек, которые поставила Вера Павловна перед инфарктом, их ведь даже не спрашивали, и вдруг у них по две пятерки! Вы посмотрите, пожалуйста…

— Если я вас правильно поняла, Юля, кто-то совершил подлог. Но такое абсолютно невозможно, — ответила молодая преподавательница. — Журнал всегда находится в учительской или на столе в классе.

— А помните дым по всей школе, ну то, что случилось два дня назад? — продолжала настаивать Юля. — Все же было затеяно специально! И вообще, все оценки за урок проставлены синими чернилами, а эти пятерки фиолетовые — я внимательно рассмотрела… А еще, когда все выбежали из класса, Штукарь задержалась там, я сама видела!.. Ну почему вы мне не верите, Ирина Юрьевна? Зачем мне что-то придумывать?

— Спасибо, Юля. Я приняла к сведению… Что ж, будем разбираться…

Ирина Юрьевна, которой педагогические, да и просто человеческие принципы не позволяли обвинять учеников в чем-то, пока нет веских доказательств, все же не могла проигнорировать возмущенное обращение Григорович. Она внимательно проверила оценки в журнале: стоявшие в означенной графе против указанных фамилий пятерки, фиолетовые среди синих, к сожалению, свидетельствовали не в пользу названных Юлей учеников. Ирине Юрьевне ничего не оставалось, как попросить Папалексиева и Штукарь задержаться после уроков.

Когда на перемене класс опустел, молодая преподавательница подозвала их к своему столу и, открыв предварительно заложенную страницу журнала, указала на выявленный подлог.

— Очень тяжело подозревать кого-либо в позорном поступке, еще тяжелее обвинять, но все-таки я должна понять, откуда здесь это. Кто это сделал?

Девочка и мальчик посмотрели в журнал. Ирина Юрьевна строго глядела на них. Оля, в свою очередь, молча взглянула на учительницу, и в глазах ее читалось недоуменное возмущение. Напряжение росло, а ответа все не было. Преподаватель словесности закрыла журнал и со всей строгостью, на которую была способна, произнесла:

— У вас было время обо всем подумать, но вы не хотите идти со мной на контакт. Мне, право же, очень жаль, но я буду вынуждена доложить о случившемся директору.

— Это я, Ирина Юрьевна! — нарушил молчание Тиллим. — Понимаете, даже не знаю, как я мог… Мне очень хотелось поехать на пленэр, я знал, что и Оля мечтает об этом путешествии. В общем, взял и нарисовал пятерки себе и ей заодно. Иначе бы нас в Новый Афон не взяли.

— Полагаете, теперь возьмут? — Ирина Юрьевна укоризненно вздохнула. — Вы не глупость допустили, вы совершили мелкую подлость, но она может иметь серьезные последствия. Не знаю, чем вам помочь и стоит ли… Стыдитесь!

Когда, опустив головы, оба вышли из класса, Оля еле сдержалась, чтобы не залепить Тиллиму пощечину:

— Какая же ты, оказывается, дрянь, Папалексиев! — резко бросила она, глядя на Тиллима полными слез глазами. — Разве я тебя о чем-нибудь просила? Неужели ты думал, что мне нужна такая… услуга?! И себя тоже опозорил… Ты мне больше не друг, Тиллим. Не подходи ко мне никогда и не звони. Если бы не ты, мы были бы хорошей парой…

С этого дня для Оли Штукарь бывший друг превратился в человека-невидимку. Зато счастливый Матусевич получил право носить Олин портфель и всюду следовал за ней, как верный оруженосец. Провожал ее после школы тоже Шурик, а не отправленный в отставку Тиллим. Он даже видел однажды, как новоявленная парочка отправилась в кафе-мороженое.

Теперь Тиллим и до последнего урока-то с трудом досиживал, а приходя домой, сразу забивался в угол за шкафом, где всегда пережидал неприятности. Никогда не знаешь, насколько ты привязан к человеку, пока эта связь не оборвется. Ему не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать. «Ну, допустим, я виноват, ладно. Ей за меня стыдно… Только как можно было сразу поменять меня на этого показушника-супермена?» — недоумевал он, чувствуя, как обида заползает в душу. В такой вот печальный вечер в комнату деликатно постучалась бабушка, сообщив неожиданное: