Юрий Вебер - Разгаданный секрет

Но лето! Мы говорим: «Ах, как хорошо! Жарко, можно прогреться». А для маленьких чувствительных плиток это почти солнечный удар. Недаром помещение для участка плиток выбирается так, чтобы окна его выходили на север, но только не на юг, не на солнечную сторону. И даже от косых, последних лучей солнца здесь прибегают к защите, задергивая окна легкими шелковистыми шторами.

Но этого мало. Мощная система вентиляции проложена по всему участку. Широкие трубы отсасывают воздух плохой, перегретый, а другие трубы подают воздух свежий, проточный, образующий перед окнами охлаждающую подушку. К тому же еще и по изогнутым трубам отопления течет холодная вода. Так во всем помещении создается как бы свой, замкнутый микроклимат. Двадцать градусов по Цельсию - не больше, не меньше.

Здесь это называют - «температурный режим».

И все же в сильную жару выпадают такие дни, когда работать с плитками лучше всего только во второй половине ночи.

Остывает воздух, остывает камень, асфальт. Окружающие здания перестают быть печками, излучающими набранную от солнца теплоту. И тогда, в эти тихие часы, приходят сюда девушки-контролеры, надевают белоснежные халаты и садятся за столики. Кто-нибудь откроет верхнюю раму в окне, и все почувствуют нежный, волнующий запах зелени. За окном раскинулся заводской сад. Настоящий большой сад с тенистыми аллеями, цветниками. Его создавали сами рабочие завода. Взращивая деревья и цветы вокруг заводских корпусов, они, конечно, думали о том, как это будет красиво, как это хорошо для настроения и здоровья. Но была мысль еще и о том, что есть у них на заводе такие дорогие, любимые изделия, которые тоже по-своему нуждаются в этой благодатной свежести.

С той же мыслью работают и девушки, отдавая плиткам свой ночной труд в дни жаркой страды. Тихо. Работают почти безмолвно. Только изредка кто-нибудь скажет фразу вполголоса, обращаясь к Ольге Николаевне. В такой час как-то и не получается иначе и не хочется громким разговором спугнуть точность своей работы.

Плитка за плиткой снимаются с приборов и, получая на папиросной бумажке свой первый аттестат, отправляются на раскладку. На другой день я увидел их уже покрытыми слоем смазки и разложенными в футлярах по ячейкам, как в сотах улья. Полный набор в восемьдесят семь штук, из которых можно составить по желанию тысячи и тысячи самых различных размеров с микронной точностью. В этих желтых коробочках-футлярах плитки покинут участок, покинут завод и, пройдя еще более строгий экзамен в лаборатории представителя Института мер и измерительных приборов, получат уже аттестат окончательный и вместе с ним право называться плоско-параллельными концевыми мерами длины.

Они идут, эти маленькие плитки, в широкую жизнь - в промышленность, в науку, - неся на себе постоянство и непогрешимость светового эталона. Они входят как кирпичики в самую основу, фундамент нашего стройного здания единой системы измерений, давая нам возможность поднимать все выше и выше точность нашей работы, точность техники, общий класс точности наших пятилеток.

Ну вот, кажется, можно было бы и распроститься с этим удивительным участком. Проводив меня до дверей, старший мастер пожал мне руку и сказал как бы между прочим:

- Так-то мы и живем сейчас. А было… Знаете ли, как все это доставалось…

Странно! То слова работницы о страхе и слезах, то это замечание мастера. Я попросил объяснений. И то, что я услышал, заставило меня вернуться на участок и взглянуть заново на все, что там совершается.

Я рассчитывал покинуть участок, а оказывается, настоящее-то знакомство с ним только начиналось. Мне пришлось узнать еще о его делах. Узнать также и жизнь, судьбу людей, которые пустились на это дело с плитками, как на открытие неизвестной земли. Немало испытаний выпало на долю этих простых людей завода, стремившихся разгадать тайны плиток точности, раскрыть секреты их производства.

Об этом и будет рассказано дальше.

1928 год. Памятный всем год: начало первой пятилетки. Время больших начинаний и больших надежд. Гигантское движение людей, перемены миллионов человеческих судеб.