Фрэнсис Бернетт - Маленький лорд Фонтлерой

— Капитан Эрроль очень любил Доринкур, — сказала она, наконец. — Он любил Англию и все английское. Он никогда не переставал скорбеть о своей разлуке с родиной. Он гордился своим домом и своим именем. Будь он жив, то — я уверена — непременно пожелал бы, чтобы его сын увидал те прекрасные места, где прошли детские и юношеские годы его отца, и чтобы он был воспитан соответственно своему будущему положению.

Затем она подошла к столу и устремила кроткий взгляд на старого адвоката.

— Таково было бы желание моего покойного мужа, — сказала она. — И это будет самым лучшим для моего сына. Я знаю, я уверена, что граф не будет настолько жесток, чтобы попытаться искоренить в мальчике любовь ко мне; и я знаю, что если бы он и сделал такую попытку, то испортить моего мальчика в этом отношении было бы так же трудно, как и его отца, с которым он имеет такое большое сходство. У него теплая, чистая душа и верное сердце. Он бы продолжал любить меня, даже не видаясь со мною; а раз нам позволено будет видаться друг с другом, то страдания мои, надеюсь, не будут слишком сильны.

— Она очень мало думает о себе, — произнес мысленно адвокат. — Никаких условий для себя не выговаривает.

— Сударыня, — сказал он громко, — я ценю ваши попечения о сыне. Он будет вам благодарен за них, когда станет мужчиной. Уверяю вас, что лорд Фонтлерой будет находиться под бдительным надзором и употреблены будут все усилия, чтобы обеспечить ему счастье. Граф Доринкур будет так же хорошо заботиться о его удобствах и благополучии, как бы и вы сами.

— Надеюсь, — подтвердила мать, слегка дрогнувшим голосом, — что дед полюбит маленького Кедди. У мальчика очень привязчивая натура, и его всегда все любили.

М-р Хавишам снова откашлялся. Он никак не мог представить себе старого вспыльчивого подагрика графа любящим кого бы то ни было; но он знал, что в его интересах было быть добрым, конечно, по-своему, к мальчику, который должен со временем ему наследовать. Он знал также, что если Кедди окажется сколько-нибудь достойным его имени, то дед будет гордиться им.

— Лорду Фонтлерою будет хорошо — я уверен в том, — отвечал он. — Именно в видах его счастья граф и пожелал, чтобы вы жили близко от него и поэтому могли бы часто видеться с ним.

Он считал неблагоразумным повторять в точности слова графа, сказанные им по этому поводу и не отличавшиеся, конечно, ни учтивостью, ни расположением к матери своего внука.

М-р Хавишам предпочел изложить поручение своего патрона в более мягких и вежливых выражениях.

Он опять почувствовал некоторое беспокойство, когда м-сс Эрроль попросила служанку привести мальчика, а та сказала ей, где он находится.

— Его не трудно найти, — сказала Мэри: — он, наверное, сидит теперь у м-ра Хоббса на своем высоком стуле у прилавка и толкует о политике или о мыле, свечах и тому подобном — да так рассудительно, что просто прелесть.

Вспомнив о виденной им по дороге лавочке, о мелькнувших в его глазах бочках с картофелем и с яблоками, м-р Хавишам почувствовал, что только что рассеявшееся в нем сомнение снова овладевает им. В Англии дети благородных семей не дружатся с лавочниками, и ему казалось несколько странным, что в Америке дело обстоит иначе. Ведь было бы совсем плохо, если бы мальчик заимствовал дурные манеры и полюбил общество людей низшего класса. Жизнь старого графа была уже и так омрачена любовью обоих старших сыновей его вращаться в среде людей такого сорта. Неужели, думал он, этот мальчик обладает дурными свойствами своих дядей, а не хорошими качествами своего отца?

Такие неприятные мысли продолжали тревожить его во все время разговора его с м-сс Эрроль, пока мальчик не вошел в комнату. Когда отворилась дверь, м-р Хавишам не сразу решился взглянуть на Кедрика. Все, кто знал м-ра Хавишама, вероятно, не мало удивились бы узнав, какое странное ощущение испытал он, взглянув теперь на мальчика, бросившегося прямо в объятия своей матери. В его чувствах совершился в эту минуту сильнейший переворот. В одну минуту ему стало очевидно, что перед ним одно из милейших и красивейших созданий, когда-либо встречавшихся ему в жизни. В красоте мальчика было что-то особенное: он имел крепкий, гибкий и грациозный стан, маленькое и благородное личико; свою детскую головку он держал прямо и ходил смелою, бодрою поступью; сходство его с отцом было поразительно; он имел светлые, золотистые, как у отца, волосы и материны карие глаза, только без выражения печали или робости. Они смотрели невинно и в то же время смело, как бы доказывая, что обладатель их в своей жизни никогда не испытывал страха или сомнения.