Фрэнсис Бернетт - Маленький лорд Фонтлерой

— И все-то это были графы! — говорил он, — или что-то вроде этого! И он одним из них будет, и все это будет его!

Втайне он далеко не питал теперь такого отвращения к графам и их образу жизни, как ему казалось это раньше, и подлежит еще сомнению, не были ли его старые республиканские принципы несколько поколеблены ближайшим знакомством с замками, предками и всем прочим. Как бы то ни было, но один раз он произнес весьма замечательную и неожиданную фразу.

— А ведь ничего… пожалуй, я сам не прочь бы стать графом! — сказал он, — а это с его стороны было уж в самом деле большой уступкой.

И великий же был этот день — рождение маленького лорда Фонтлероя — и какое великое удовольствие он ему доставил! Как красиво смотрелся парк, наполненный толпами народа, одетого в самые праздничные костюмы, при массе развевавшихся повсюду флагов. Тут были все, кто только мог прийти, потому что все были рады тому, что маленький лорд Фонтлерой остался по-прежнему лордом Фонтлероем, а со временем должен был сделаться хозяином всего. Каждому хотелось посмотреть на него, на его добрую, миловидную мать, имевшую столько друзей. Можно было также сказать положительно, что и на графа стали смотреть лучшими глазами, относиться к нему дружелюбнее, благодаря тому, что его любил и верил ему этот маленький мальчик, и потому еще, что и он приобрел себе друзей теперь и почтительно обходился с матерью своего наследника. Говорили, что он начинал даже любить ее и что, находясь между маленьким лордом и его матерью, он мог со-временем превратиться в доброжелательного человека и тем принести счастье всем окружающим.

Сколько было народа повсюду — и под деревьями, и в палатках, и на лужайках! Тут были и фермеры с женами, разодетыми в свои лучшие чепцы и шали; девушки и молодые люди; дети, резвившиеся и бегавшие взапуски или друг за другом; пожилые женщины в красных мантильях, ведшие между собою бесконечные разговоры. В замке находились дамы и кавалеры, приехавшие посмотреть на торжество, а также поздравить графа и повидаться с м-сс Эрроль. В том числе находились и леди Лорридэйль, и сэр Гарри, и сэр Томас Эш с дочерьми, и м-р Хавишам, и, наконец, красавица мисс Вивиана Герберт, в прелестном белом платье, в сопровождении целого кружка ухаживавших за нею кавалеров — хотя маленький Фонтлерой, очевидно, нравился ей больше, чем все они, взятые вместе. Когда он, увидев ее, побежал к ней и обнял ее за шею, она тоже обняла его, поцеловала так же горячо, как бы своего любимца-брата и сказала:

— Дорогой маленький Фонтлерой! Дорогой мой мальчик! Я так рада! Так рада!

Затем она пошла с ним гулять по саду и около замка и благосклонно интересовалась всем, что показывал ей маленький спутник. Он подвел ее, наконец, и к тому месту, где были м-р Хоббс с Диком, и сказал ей:

— Мисс Герберт, это мой старый, старый друг, м-р Хоббс, а это мой другой старый друг, Дик. Я им рассказал, какая вы красивая, и сказал им, чтобы они поглядели на вас, когда вы приедете ко мне на рождение.

И мисс Герберт обоим им подала руку и любезно с ними разговаривала, расспрашивала их об Америке, об их путешествии и жизни со времени приезда в Англию. Стоя рядом Фонтлерой смотрел на нее восхищенными глазами, и лицо его горело от удовольствия, так как он видел, как сильно понравилась мисс Герберт обоим его старым друзьям.

— Да, — сказал потом Дик торжественным тоном, — не видывал я еще такой красавицы! Цветок… цветок она настоящий, и больше ничего!

Все любовались на нее и на юного лорда, когда они проходили мимо. А кругом светило солнце, развевались флаги, игрались игры, танцевались танцы, и все это веселье наполняло сердце Фонтлероя несказанным счастьем. Весь мир казался ему прекрасным.

Счастлив был еще один человек — это старый граф, которому, при всем его богатстве и высоко светском образе жизни, очень редко выпадали действительно счастливые минуты. Может быть, он чувствовал себя счастливее потому, что стал несколько лучше. Конечно, не сразу стал он таким хорошим, каким считал его Фонтлерой; но, по крайней мере, он начал любить кое-что и повременам находил удовольствие в тех добрых делах, которые внушало ему невинное, доброе сердце ребенка — и то уже было начало. И с каждым днем ему больше нравилась жена его сына. Люди говорили правду, что он начинал любить и ее. Он охотно слушал ее кроткий голос и смотрел на ее кроткое лицо. Сидя в своем кресле, он обыкновенно следил за нею и прислушивался к тому, что она говорила сыну; слыша новые для него нежные и любовные слова, он начал понимать, почему ребенок, живший на окраине такого большого города, как Нью- Йорк, водивший дружбу с лавочниками и чистильщиками сапог, оставался настолько благовоспитанным, неиспорченным мальчиком, что никто не стыдился его даже тогда, когда судьба превратила его в наследника английского графства, жившего в английском замке.