Фрэнсис Бернетт - Маленький лорд Фонтлерой

И вот как все это произошло. Ей ничего не говорили, и м-р Хавишам держал ее вне всякого подозрения, продолжая по-прежнему видаться с нею, причем уверял ее, что занят разбором ее показаний. Она действительно начала приобретать такую уверенность в успех своего дела, что забыла всякую опасность и стала дерзкой до невозможности.

В одно прекрасное утро, когда она сидела в приемной своего помещения, в гостинице под названием «Доринкурский герб», и строила про себя радужные планы, ей доложили о приезде м-ра Хавишама. Когда он вступил в комнату, вслед за ним вошли еще трое — с острыми чертами лица мальчик, рослый молодой человек и, наконец, сам граф Доринкур.

Она вскочила на ноги и испустила крик ужаса. Этот крик вырвался у нее, прежде, чем она успела сдержать его. Если она когда-нибудь и вспоминала об этих вновь пришедших людях, то считала, что они находятся за много тысяч миль от нее, и никогда не думала снова увидеться с ними. Сказать правду, при виде её Дик скорчил гримасу.

— Здорово, Минна! — сказал он.

Высокий молодой человек — то был Бен — остановился на минуту и посмотрел на нее.

— Знаете вы ее? — спросил м-р Хавишам, глядя то на одного, то на другую.

— Да, — сказал Бен. — Я ее знаю, и она меня знает.

Он повернулся к ней спиной и стал смотреть в окно, как будто уже один вид ее был ему ненавистен. Тогда, видя себя окончательно разбитою и выведенною на чистую воду, она потеряла всякий рассудок и пришла в такую ярость, какой Бен и Дик уже и прежде бывали свидетелями. Лицо Дика вторично исказилось насмешливой улыбкой, пока он смотрел на нее и выслушивал брань и страшные угрозы, которыми она осыпала всех присутствовавших.

Бен, напротив того, стоял все время отвернувшись.

— Могу в любом суде присягнуть в том, что это она, — сказал он м-ру Хавишаму, — и могу привести еще десяток свидетелей, которые скажут то же самое. Отец ее человек порядочный, хотя и очень низкого положения. Мать ее была точь в точь такая же, как и она. Мать умерла, а отец еще жив, и у него хватит честности, чтобы ее устыдиться. Он скажет вам, кто она, и была ли она за мною замужем или нет.

Затем он вдруг сжал кулаки и обернулся к ней.

— Где ребенок? — спросил он. — Я возьму его с собой! Ему нет теперь до тебя никакого дела, как нет и мне!

Едва он успел произнести эти слова, как дверь из спальной комнаты приотворилась, и мальчик, вероятно, привлеченный громким разговором, выглянул оттуда. Его нельзя было назвать красивым ребенком, но он был вылитый Бен, как это мог видеть всякий, и на подбородке у него виднелся трехугольный шрам.

Бен подошел к нему и взял его за руку, причем собственная его рука дрожала.

— Да, — сказал он, — я и за него мог бы присягнуть. Том, — обратился он к ребенку, — я твой отец; я пришел, чтобы увезти тебя. Где твоя шляпа?

Мальчик указал на стул, где она лежала. Он, видимо, был доволен, что его хотят увезти. Он так привык к неожиданностям, что даже не удивился, когда какой-то незнакомец назвал себя его отцом. Ему настолько не по сердцу была женщина, несколько месяцев тому назад явившаяся туда, где он жил с самого младенчества, и вдруг назвавшая себя его матерью, что он был рад этой перемене. Бен взял шляпу и направился к двери.

— Если я вам опять буду нужен, — сказал он м-ру Хавишаму, — то вы знаете, где найти меня.

Он вышел из комнаты, держа ребенка за руку и даже не взглянув на женщину. Она продолжала неистовствовать, а граф невозмутимо смотрел на нее сквозь очки, не спеша надетые им на свой орлиный аристократический нос.

— Будет, будет вам, сударыня, — сказал м-р Хавишам. — Это ничему не поможет. Если вы не хотите, чтобы вас засадили, то лучше успокойтесь.

В его тоне было столько деловитой серьезности, что, убедившись, вероятно, в необходимости убраться по добру по здорову, она бросила на него дикий взгляд и, шмыгнув в следующую комнату, захлопнула за собою дверь.

— Нам теперь нечего о ней беспокоиться, — сказал м-р Хавишам.

И он был прав, потому что в эту же самую ночь она покинула «Доринкурский герб», села на поезд, отходивший в Лондон, и с тех пор ее никто не видал. Выйдя после описанной сцены из комнаты, граф прямо направился к своей карете.

— В Каурт-Лодж, — сказал он Тому.

— В Каурт-Лодж, — повторил Том кучеру, влезая на козлы, — и помни ты мое слово — дело принимает неожиданный оборот.

Когда карета подъехала к Каурт-Лоджу, Кедрик был в гостиной с матерью.

Граф вошел без доклада. Он казался на целый дюйм выше и на много лет моложе. Его глубоко сидевшие глаза сверкали.