Михаил Демиденко - Абрикосовая косточка. — Назову тебя Юркой!

Я иду на улицу к шофёру.

— Верёвка есть?

— Есть! А зачем?

— Трубу стащить. Можно подойти по балке и стащить.

Пока педагоги с директором школы объясняют ребятам в соседних пролётах, что надо делать, я по лестнице взбегаю на третий этаж, сбрасываю конец верёвки шофёру и, не раздумывая, бегу над пропастью по стальному рельсу к стене. Вот и стена. Теперь надо достать до трубы.

Я сажусь на рельс, потом ложусь. Обвязываю трубу верёвкой.

— Давай!

Шофёр и мальчишки тянут за веревку. Лишь бы не лопнула! Труба медленно начинает отходить от стены и с грохотом, в облаке известковой пыли падает.

— Ура! — орут внизу ребята.

И только теперь мне становится страшно. Как же возвращаться обратно? Голова кружится от высоты. Я стискиваю зубы.

«Бояться нечего! — шепчу я. — Так над пропастью переправляются разведчики». Держусь за стенку, так… Повернулся. Теперь на брюхе пополз. Жаль, варежек не надел!

Потные ладони прилипают к рельсу. Каждый метр дается лоскутами кожи. Внизу собралась вся школа, и тихо, тихо… Кажется, заметили кровь на руках. Ну, теперь попадёт от Макара! Только не смотреть вниз. Вроде по бревну ползу. На уроке физкультуры.

Ох! Вот и проём.

Я выбираюсь на лестничную клетку. Там стоит Татьяна Петровна.

— Герой! — возмущается она и даёт мне по затылку. — Как ты смел без спроса? Идём быстрее, руки перевяжу.

Странно в жизни получается. Я люблю алгебру, а у меня по ней сплошные двойки. Решать алгебраические задачи — чистое удовольствие. Перестановки, сокращения самые невероятные, сворачиваешь целые столбцы, или, наоборот, вначале одна строчка, а потом четырёхэтажные дроби. Если бы я был редактором «Огонька», я бы на последней странице вместо кроссворда помещал примеры по алгебре. А что? Правда, тут есть секрет. Чтоб решить кроссворд, никаких правил знать не надо. Подсчитал буквы по горизонтали, по вертикали — и всё. Алгебра — другое дело. В ней формулы цепляются одна за другую, как петельки в шерстяном носке, — дёрнешь нитку — и полезло! Успевай только в клубок сматывать.

— Гришка! — доносится голос отца.

Я сижу за досками, сложенными в штабель внутри коробки. Через окно, забитое горбылём, в щель бьёт горячий луч солнца. У нас теперь есть временная крыша из толя. Я слышу, как за стеной с неё каплет вода.

— Гришка! — надрывается отец.

Я не отвечаю.

Обойдётся! Без меня цемент из подвала перетаскают. Отец боится, что, когда снег начнёт таять по-настоящему, подвал затопит. Тогда прощайте сотни килограммов серого, мелкого, как сахарная пудра, порошка, способного превращаться в камень.

У меня свои заботы — алгебра! На ящике со стеклом лежит учебник. Я решаю в блокноте самые элементарные примеры. Мне надо перерешать весь учебник.

— Гришка! — зовет Анечка.

В нашем классе почти все переростки. Мы прямо обовшивели двойками. Каждый мечтает как-нибудь выбраться из седьмого класса — и в техникум. В техникуме дают рабочую карточку, платят стипендию.

— В техникуме всё изучают сначала, — говорят мне.

Макар Моисеевич вызывал меня. Надо кончать, конечно, с двойками. И в райкоме комсомола потребовали. Теперь у нас есть организация. Я — секретарь. А что я могу сделать, когда у меня у самого алгебра хромает на обе ноги?

Ребята отшучиваются. Для них самая лучшая отметка — тройка.

— Отличник — плохой ученик, — с серьёзным видом рассуждают они. — Выскочка! Четвёрочник тоже не вполне морально чист: может учиться на «пять», но ленится. А вот троечник… Троечник — самый что ни на есть сознательный человек! Он может получить двойку, но он тянется. И чтоб не подводить класс, получает тройку.

Подобными разговорами делу не поможешь!

Я смотрю в щель между досками и вижу, как в развалину, согнувшись под тяжестью куля, входит отец. Складывает куль в угол на помост.

Я осторожно переворачиваю страницу учебника. Теперь следующее правило.

Я пропустил много уроков, и мне стало невыносимо трудно к концу учебного года.

— Ой, Витя! Помоги! — дребезжит голос Анечки. В щель хорошо видно, как она прислонилась к стене, прижав к груди, как ребёнка, пакет с цементом.

Отец быстро подбегает, берёт.

— Началось? — ворчливо спрашивает он.

Анечка отворачивается к стене. Её тошнит.

— Ну вот! — говорит отец и бросает пакет с цементом на помост. — Я же тебя предупреждал. Чем дальше, тем труднее. Взрослая, должна понимать.

Плечи Анечки вздрагивают. Она плачет.