Михаил Демиденко - Абрикосовая косточка. — Назову тебя Юркой!

Я никогда не видел, как мачеха плачет. И я вдруг понимаю, что она значительно слабее меня, что если она и ругается, так больше из опасения, что я совсем перестану с ней считаться и перестану её уважать.

— У меня первый раз! — рыдает она. — Я так ждала. Я хотела.

«Чего она ждала? — размышляю я. — Объелась, что ли?»

— Пойми! — разводит руками отец. — Рано! Нельзя сейчас. Ну, где нам, где?

— Оставлю ребёнка! — глухо говорит Анечка и смотрит на отца грустно, точно она знает что-то такое, что недоступно отцу.

— Ты вроде Гришки! — говорит отец. Он расхаживает взад-вперёд. — Дом построить — это самое главное! Для вас же! Ну, иди сюда! Сядь рядом. Что-то покажу.

Отец берёт Анечку за плечи, подводит к доскам, усаживает. Мне не видно, что он показывает Анечке, зато слышно их дыхание.

— План нашего дома.

Отец обнимает её за плечи.

— Здорово? Кухня. Комната Гришки. Столовая. Детская… Видишь? Построим дом, тогда рожай, пока не надоест. Вытри слёзы! А это печка парового отопления.

— Витя! — всхлипывает Анечка.

— Нравится?

— Оставим? Не сердись, дорогой! Я боюсь. Ведь в клинике нельзя…

— Ну-ну! Успокойся! Ты же говорила, что у тебя подруга — акушерка.

— Так она в Симферополе.

— Туда и поедёшь. Я тебя отвезу. Мне, наверное, на заводе путёвку дадут в Ялту.

— Тебе?

— Ага! Ещё неизвестно окончательно. Может, другому дадут. Путёвок сейчас мало, не то что до войны.

— А кто этот второй?

— Да… — мнётся отец. — Один знакомый. Я тебя отвезу. Ты у подруги поживёшь. На обратном пути заберу.

Анечка тяжело вздыхает.

— Кто второй человек?

— Абрам Михайлович. Лёгкие у него барахлят. Надо ему, конечно, пожить в нормальных условиях: питание, сон. Чудес в мире не бывает.

— Откажись от путёвки!

— Самому вроде неудобно. Я говорил намёками. Понимаешь, врачебная комиссия продлила первую группу и просила завод выделить путёвку. Откажусь — скажут: «Симулирует!» Или решат, что здоров. А у нас крышу нечем крыть. Из Усмани обязательно до распутицы надо черепицу вывезти. Обещали машину.

— Витя, брось это! Брось быть инвалидом! Ты понимаешь, что я говорю. Женька — слепой, но он не инвалид! А ты инвалид. Ты где-то в душе инвалид.

— Хорошо, хорошо! — быстро соглашается отец. — Я откажусь. Абраму нужнее.

И вдруг спохватывается.

— Где же Гришка запропастился? Сачок! Вернётся — костылём отхожу! Совсем от рук отбился! Давай встанем. Ты цемент не трожь. Я сам.

Они уходят. Я долго обдумываю неожиданно подслушанный разговор. «Так он хочет, чтоб Анечка…» — соображаю я. «Он хочет…» Алгебраические знаки прыгают перед глазами.

Ручьи бегут.

Снег, грязный и неприятный, лежит на теневой стороне улицы. Весна поджаривает землю, чёрные комки в углу высокой кирпичной стены совсем высохли и рассыпаются в пальцах Анечки. Стены нагреты. Я подставляю солнцу свои тощие голые бока, жмурюсь от блаженства.

Анечка поёт что-то хорошее, весеннее.

— Какая это песня? — спрашиваю я, не зная, как начать трудный для меня разговор.

Анечка смеётся. Она тоже рада солнцу. На лице у неё пятна.

— Эх, Гришка! — подтрунивает она надо мной. — Желторотик. Сколького ты ещё не знаешь. Откуда тебе знать нашу песню?

— Какую такую вашу?

— Казачью. Я ведь казачка! Понял? А ты кацап, иногородний мужик, трясёшься пузом на лошади. Ага! Съел? Ой, смотри!

Она показывает на кирпич у моих ног.

На красной половинке распласталась бабочка. Тоже отогревается.

Анечка мурлычет новый мотив. Она сажает бабочку на палец, дышит на неё осторожно. Бабочка шевелит усиками, точно понимает её песню, потом улетает.

Анечка вынимает из кармана абрикосовую косточку, кладет её на ладонь.

— Маленькое, а будет дерево!

Она роет ямку в тёплой земле, кладёт туда косточку.

— Малохольная! — говорю я. — Думаешь, абрикос вырастет?

— Обязательно!

Анечка засыпает косточку землёй и ласково смотрит на меня снизу вверх.

— Место подходящее, как в оранжерее. Ветра нет. Солнца много. Расти, моё дерево, расти!

— А зачем тебе? Не было печали…

— Хочешь, секрет открою?

— Чего еще?

— Вот человек, обыкновенный человек… Он устроен так, что ему обязательно надо во что-то верить. В бога, в чёрта, даже в то, что он ни во что не верит… Человек без веры убивает себя. Он не может жить иначе, потому что он человек. И я верю. В весну! В то, что вот посадила косточку, а из неё вырастет дерево с золотистыми плодами. Вкусными-превкусными…