Виктор Пичугин - Повесть о красном галстуке

Уснул Юра мгновенно. Не слышал, как ночью хозяйка прополоскала в теплой воде все его вещи, развесила во дворе, чтоб быстрее просохло, и только после этого сама легла.

Встала она раньше всех, сняла с веревок еще влажное белье, заштопала и затем прогладила горячим утюгом.

Не слышал Юра и того, как около пяти утра солдатские руки бережно перенесли его в машину и уложили на заднее сиденье.

Проснулся он, когда обе машины въезжали в Старый Оскол.

У здания штаба армии остановились. В небольшом палисаднике группами стояли, курили и о чем-то оживленно говорили между собой командиры.

Юра повернулся к Петру Смыку, спросил:

— Чего они собрались в такую рань?

— Военный совет, покурить вышли. Вон того полковника видишь? Черный такой, скуластый?

— Вижу.

— Так это сам начальник армейской разведки Степан Иванович Черных, мой командир, понял? Ты его не бойся, он с виду такой строгий и требует, конечно, но человек добрый, с понятием, зря не обидит.

Юра стал внимательнее рассматривать полковника.

— А левее от него, — продолжал Смык, — начальник штаба армии генерал-майор Рогозный. С другим генералом разговаривает. Этого я не знаю. Наверное, из Ставки прибыл.

Подъезжали автомашины, увозили командиров. Генерал Рогозный проводил до своей машины незнакомого Смыку генерала. «Эмка» круто развернулась. Проезжая мимо, Пронин приветливо махнул Юре рукой и прибавил газ. Выбрасывая из-под колес грязь, машина помчалась быстрее и вскоре скрылась за углом. Рогозный проводил ее взглядом и вернулся в штаб.

Степан Иванович Черных подошел к своей «эмке», увидел Юру и с удивлением посмотрел на Смыка. Понимая его взгляд, Смык заговорил как провинившийся:

— Понимаете, товарищ полковник, вы ушли с генералом, а он, значит, мокрый, оборванный, по грязи мимо нас топает. Темнело уже, а он один и пешком. И тоже в Старый Оскол… Из-под самого Бреста. Он, товарищ полковник…

И Смык коротко доложил обо всем, что сам знал от Юры. Полковник слушал объяснения своего шофера, а сам внимательно разглядывал худенького парнишку, который, опустив голову, притаился на заднем сиденье и ждал: что же будет дальше — высадят его из машины или нет?

Петр Смык кончил докладывать, предложил осторожно:

— Может, товарищ полковник, мы у себя его оставим? Мальчишка сообразительный и испытал немало. А так куда ему, сироте, податься?

Черных молчал. Мальчишка ему чем-то нравился. Конечно, оставить можно, разведчики в обиду не дадут, но имеет ли он, начальник разведки, такое право?.. Рисковать жизнью ребенка!

— Ладно, Петро, поживем — увидим. Поехали домой, чертовски спать хочется. — И он легко и ловко сел в машину.

Петр Смык был явно недоволен неопределенным ответом и медленно повел машину к дому, где они жили.

Юра сидел тихо-тихо, как мышь. Гадал: оставят его здесь или нет? И решил: нет, не оставят, отправят куда-нибудь подальше, в тыл… Ну какой из него боец? Одна помеха.

Смык стал тормозить. Черных повернулся к Юре, положил широкую ладонь на его обросшую голову, потрепал за вихры и произнес:

— Вот что, Петро, приведи-ка его в порядок: постричь, помыть, переодеть. И через час-полтора ко мне, ясно?

— Ясно, товарищ полковник! — обрадовался Смык. — Только во что переодеть? У старшины нет его размера.

— А это, Петро, сам придумай, прояви сообразительность!

…Через час остриженный, напаренный в бане и одетый в чистую одежду, которую для него раздобыли, Юра сидел на крылечке и смотрел, как Петро Смык облил его одежду бензином и поджег. Пламя рывком взметнулось вверх, весело затрещало, заколыхалось, и через считанные минуты от его одежды на земле осталось черное, обгоревшее пятно да небольшая куча серой дымящейся золы.

— Вот и все, — подытожил Смык, присаживаясь рядом с Юрой. — Я думаю, полковник тебя оставит. Степан Иванович у нас такой, сразу обещаний не дает, а дело делает.

На крыльцо вышла женщина лет пятидесяти, широкая, крепкая и глуховатым, твердым голосом позвала:

— Идите в хату, Степан Иванович зовет.

— Он что, проснулся уже? — удивился Петро.

— Проснулся, — усмехнулась хозяйка дома, — он и не ложился. Все на карту смотрел да писал что-то. А услышал ваши голоса — за вами послал. Так что идите — ждет…

Степан Иванович, навалившись на стол, склонился над картой, чертил какие-то линии то синим, то красным карандашом, делал пометки в блокноте. Увидев вошедших, быстро обернулся и приветливо улыбнулся Юре.