Виктор Пичугин - Повесть о красном галстуке

— Ну что, привел себя в порядок? Молодец! Совсем другой вид имеешь. Сейчас завтракать будем. Ладно, живи пока с нами. Матвеевна вон уже и кровать тебе приготовила. Хозяйничай!

— Спасибо!!!

Зазвонил телефон. Степан Иванович снял трубку.

— Шестой слушает. Так, так… Отлично! Ведите пленного в штаб, минут через пять буду.

Степан Иванович быстро сложил карту.

— Разведчики «языка» привели, да не простого — офицера СС. Хочешь посмотреть — приходи. Я скажу — пропустят.

— Я на них насмотрелся, — Юра смутился, почувствовав свою нескромность.

— Ах да, ты их всяких уже повидал! В общем, отдыхай пока с Петром. Чаевничайте без меня…

…Юра вышел на крыльцо и наблюдал, как Смык открыл капот, разложил на левом крыле ключи и нагнулся над мотором.

В душе Юры пели птицы. Неужели Степан Иванович оставит его здесь, среди разведчиков?! Вот было бы здорово! И в разведку бы ходил. Дело знакомое, только бы разрешили. С разведчиками вообще интересно. Он же им во всем помогать будет!

Не думал Юра, что эта случайная фронтовая встреча превратится в большую дружбу — на всю жизнь…

Утреннее солнце медленно поднималось по серому, осеннему небу. Было прохладно и ветрено.

Юра сидел на крыльце, смотрел на Петра Смыка и вспоминал свой путь до Старого Оскола. Ему даже не верилось, что он преодолел эту невероятно длинную и трудную дорогу от самой границы… Если бы еще знать, где сейчас Бондаренко и что творится в Щорсе, что с Михалычем, с Маринкой, со всеми? И найдет ли он отца?

Петр затянул последнюю гайку.

— Теперь порядок! — Он собрал ключи, проверил скаты, зачерпнул в колодце воды и стал смывать с машины налипшую грязь.

Юра принялся помогать, но Смык остановил его:

— Не крутись, еще обольется, а вода-то холодная. Я сам мигом управлюсь. Сядь посиди.

Нет, Юра не хотел сидеть. Он взял ведро и направился к колодцу.

— Тогда вот что! Бери сухую тряпку и вытирай за мной следом.

Вдвоем они управились быстро. Старенькая «эмка» заблестела на солнце зеленой краской. Неожиданно Петро предложил:

— Знаешь что, пошли к Степану Ивановичу. На этого эсэсовца посмотреть. Никогда живых эсэсовцев не видел…

Степан Иванович сидел за небольшим столиком рядом с высоким смуглым капитаном. Перед ними стоял рыжеватый, среднего, роста, довольно плотный, с нагловато-высокомерным взглядом обер-лейтенант.

Полковник Черных спрашивал, капитан переводил, а немецкий офицер вызывающе усмехался и отказывался отвечать. Он был уверен в быстром освобождении и потому вел себя почти нагло.

Юра присел с Петром около двери, недалеко от часового. Степан Иванович сразу заметил вошедших и кивнул часовому, разрешая им присутствовать при допросе. Потом он внимательно посмотрел на Юру и стал быстро перебирать документы пленного, что-то отыскивая. Наконец нашел фотографию. Улыбающаяся белокурая женщина держала на коленях двух смеющихся девочек, очень похожих на этого обер-лейтенанта.

Видя, как советский полковник рассматривает фотографию жены и детей, эсэсовец насторожился. Не поворачиваясь к переводчику, Степан Иванович сказал негромко, но многозначительно:

— Сейчас мы проверим его показную храбрость. Переведи ему, капитан, что район Берлина, где проживает его семья, этой ночью сильно пострадал от налета нашей авиации. Вполне возможно, что его семья погибла.

Капитан перевел. Обер-лейтенант изменился в лице и, мотнув головой, заговорил горячо, возбужденно:

— Найн, найн! Не может быть! Зенитные части и авиация Геринга не допустят этого! Небо Берлина хорошо охраняется. Гитлер не позволит, чтобы русские бомбили столицу рейха. Нет, нет! Не обманывайте, я все равно ничего не скажу. Фюрер скоро будет в Москве, наши войска пройдут по Красной площади. Вот увидите.

Эсэсовец сомневался в том, что бомбили Берлин, и все же возмущался, как смели русские сбрасывать бомбы на женщин и детей, убивать беззащитных! Это жестоко! Варвары! Убийцы!

Эсэсовец кипел негодуя. Глядя на него, Степан Иванович покачал головой. Он и без перевода понимал смысл возмущения обер-лейтенанта. Но капитан переводил дословно.

Жестоко? Они хорошие, а мы — варвары?! Перед Юрой мгновенно пронеслась ужасная картина налета немецких бомбардировщиков, гибель родных и многих беззащитных людей. За что, за что они погибли? Юра, не помня себя, подскочил к эсэсовцу, с негодованием закричал ему в лицо:

— А мою маму убили и других убили, это не жестоко, да? Не жестоко?!