Олег Шатков - Ни-чё себе!

Ромка ослабляет хватку, и тут же зубы лязгают около его ноги.

— Ну, ты!

Вновь напрягаются силенки, и вот уже зверь упирается изо всех сил, скребет по половицам когтями, но поделать с напором ничего не может и медленно скользит на середину комнаты.

— Дуришь ребенку голову, — отрывается от вязания Наташа.

— Что ты! — я внимательно наблюдаю за изготовившимся сыном. — Это он сам. Смотри, какой парень вымахал. Настоящий охотник.

Ромка оглядывается на трюмо, чтобы лишний раз посмотреть на «охотника», я улучаю момент и… опять медленно и неотступно гоню его, на этот раз к дивану, на котором сидит Наташа.

— Ты только не кусайся сильно, — в который раз предупреждает меня Ромка.

— Ладно, не буду сильно… Р-р-р!

Наташа взвизгивает и быстро подбирает под себя ноги, а Ромка истошно кричит:

— Ярошка!

Распахивается дверь. На пороге стоит Ярошка. В испачканной руке — новая кисточка. Сегодня купили.

— Чего ты? — спрашивает он.

— Да вот, — отступая, показывает на меня младший сын.

Ярошка некоторое время следит за нашими действиями, затем дает дельный совет:

— Ты спереди ничего не сделаешь. Надо сзади его, за хвост.

— За хвост! Хитренький. Он меня не пускает за хвост.

— Р-р-р!

— Ну, ты!

Я бросаюсь вперед, и в это время меня сзади крепко обхватывают руки. Не выдержал Ярошка — зашел с хвоста. В нос мне упирается новая кисточка. Пахнет свежей гуашью.

— Убери кисточку! Слышишь, Ярошка!

Но на голову уже насел Ромка. Кисточка лезет в рот. Под деревянный треск валюсь на бок.

— Нет, я больше не могу смотреть на это смертоубийство! — Наташа вскакивает с дивана, захватывает с собой вязанье и идет из комнаты. — Вы тут что угодно делайте: на головах стойте, калечьтесь, но если рубахи перемараете, смотрите у меня.

— Снимай рубаху! — командует благодарный Ярослав Ромке и стягивает с себя рубашонку.

— Ниче себе! Ярошка, гляди! — удивляется Ромка.

Я выплевываю остаток кисточки, сажусь и смотрю в зеркало. На меня ошалело глядит измазанная краской физиономия.

— Все, — говорю я, — отыгрались.

— Сдаешься, да? — вызывающе спрашивает Ярошка.

— Сдаешься?! — тоненько восторгается Ромка.

— Ну да, ждите! — и я сдергиваю с распаленного тела рубашку.

Мальчишки взвизгивают и облепливают меня со всех сторон. Время от времени клубок тел распадается: кто-то из ребят стремительно кувыркается, но я успеваю подставлять ладонь. Шлепки об пол получаются мягкие, терпеть можно, и до «смертоубийства» не доходит.

Но вот дружные попытки венчаются успехом, зверь заваливается на бок, затем на спину. У него уже нет сил сопротивляться. Предчувствуя близкую победу, ребята удваивают усилия. Задние лапы зверя скручены и придавлены для надежности стулом. С одной передней тоже справились. На ней, на ладони, сидит, на всякий случай, Ромка. Но вот с другой пока ничего не выходит: она упрямо торчит вверх.

— Коленкой, Ярошка, коленкой прижимай!

— Да, я и так за самые жабры.

— Нет, не за самые, нужно вот здесь.

Ярошка наваливается животом на восставший кулак, рука медленно разгибается и распластывается на полу. На ней расслабляется обессиленный Ярошка.

— Уф, сдаешься?

Но в это время раздается крик:

— Ярошка!

Ярошку как ветром сдувает, он вскакивает и удивленно смотрит на нас. Поверженная ранее рука поднята вверх, а на ладони, напрягшись, застыл Ромка.

— Ты чего туда забрался?

— Ага, забрался. Это он, — Ромка судорожно тычет подбородком вниз. Руками он крепко держится за ненадежную ладонь.

— Давай слезай.

— Как я слезу? Высоко.

— Высоко, высоко, — Ярошка снимает с придавленных ног стул, пододвигает к руке и помогает брату спуститься.

Рука моя падает.

— Сдаешь?..

Но я уже стою на четвереньках в боевой позе.

— А-а-а! — ребята исторгают гневные вопли и бросаются на зверя.

Все начинается сначала.

— Ромка, за гриву его!..

— Хитренький…

— Ты чего копытом?!

— Рог! Рог ему прижимай!..

— Ярошка! Ярослав! Брось! Кому говорю? Брось гантелю!

— Сдаешься?!.

Мы кружимся по комнате, оставляя на половицах темные влажные пятна, и вдруг, как по команде, замираем. Снизу, из-под стола, слышатся глухие удары.

— Опять у соседей люстра закачалась, — скучнеет Ярошка.

— Закончили, — говорю я. — Терпение соседей уважать надо.

— Сдаешься?

— Ничья, Ярошка. Ничья.

Я рушусь на диван, ребята раскидываются на полу — там прохладнее. В комнату входит Наташа.

— Ну как? Отвоевались? Никого лечить не надо? Батюшки! — всплескивает она руками. — Это что же такое?