Иван Серков - Мы с Санькой — артиллеристы...

Что Санька — поэт, во взводе пока что знают мало: я да ещё двое-трое хлопцев, сидящих в классе за соседними столами. Сам поэт, правда, хотел бы, чтобы его дар был вообще в секрете: пишет украдкой, закрываясь от чужого глаза рукой, а написанное прячет так, как подпольщик листовки.

Но шила в мешке не утаишь. Наши с Санькой соседи нет-нет да и поворачивают головы, чтобы то что-нибудь спросить, то попросить ластик, то помочить перо в наши чернила, как будто оно тут вкусней. Ну, разумеется, и стреляют насмешливыми глазами по стихотворным строчкам.

Из черновиков свои произведения Санька переписывает в отдельную тетрадь. И вижу я, что под каждым стихом он пишет ещё и адрес нашего училища, и дату. Не думает ли он, что это кто-нибудь когда-нибудь будет изучать? Если да, то это предусмотрительно.

Из поэтов, которых мы проходили на уроках литературы, самый любимый у Саньки — Лермонтов. Он даже перерисовал из учебника его портрет в свою заветную тетрадь. Правда, получилось не очень похоже, но по эполетам мундира можно узнать, кого художник имел в виду.

Мне смешно на всё это смотреть: как же — родственные души. Тот — поэт и офицер, и этот — почти что поэт и почти что офицер. Высоко парень берёт!

Со своей тетрадью Санька носится как с писаной торбой или как Лёва со своей «казной». В классе, когда объявляют перерыв, он не забывает спрятать её в стол, а в казарме — кладёт под матрас. И чем больше Санька прячется, тем больше берёт хлопцев любопытство, что там за секрет.

Слава к Саньке пришла неожиданно. Правда, пришла она, как говорят, не с той стороны и не такая, о которой, я думаю, мечтают поэты. Однажды на одном из перерывов во время самоподготовки, когда Санька отлучился из класса, Коля Кузнецов похитил его заветную тетрадь. Как это случилось, не видел и я.

Я увидел это уже тогда, когда Кузнецов, запрыгнув на табуретку и потрясая Санькиным творчеством над головой, закричал:

— Внимание! Внимание, господа гусары! Слушайте, удивляйтесь и гордитесь: мы дышим одним воздухом с гением!

А потом, развернув тетрадь, начал вслух читать, протянув свободную руку в пространство:

— А. Маковей. «Элегия». Посвящается С.

Хлопцы сжались, а Пискля спросил:

— А что это такое — элегия?

— Как что? Жизнь, и слёзы, и любовь, — не полез за словом в карман чтец. — Словом, тихая скорбь. И не задавай только таких вопросов преподавателю литературы — схватишь двойку, турок.

И, отбросив артистически голову назад, он начал шпарить по Санькиной тетради:

Хлопцы заржали на весь класс, посыпались возгласы:

— Во даёт!

— Ну и влопался поэт!

— Акын!

А Мишка Цыганков, молитвенно сложив руки, с мученическим видом поднял глаза в потолок и шепчет:

— Ах, образ… ах, не забуду…

Мне нужно было заступиться за Саньку, но я не успел: как раз на «образе» он и появился в класс сам и сразу ринулся на декламатора, красный и разъярённый. Возможно, что дошло бы и до рукопашной, но Коля отдал «элегию» без сопротивления.

— Сдаюсь, — миролюбиво сказал он и поднял руку вверх.

Наступило неловкое общее молчание.

Чтобы разрядить атмосферу, Мишка Цыганков попытался свести всё на шутку. Он заложил руки под ремешок, зашатался, как это делает подполковник Асташевский, и подполковническим голосом заговорил:

— Товарищ Маковей, вы должны выйти из стен училища хорошо подкованными, а вы занимаетесь чёрт знает чем!

Это было очень смешно, но Санька шутку не воспринял.

— Заткнись, циркач, — сурово отрезал он и хмурый сел на своё место, при этом тетрадь демонстративно открыто положил на стол.

— Фу-ты ну-ты — поэт! — насмешливо бросил на это Мишка.

С этого времени такое прозвище за Санькой и закрепилось. А если уж очень хотят его досадить, тогда называют и вовсе стихоплётом. Говорил же я ему как человеку: плюнь ты на свою поэзию. Так нет, хоть кол на голове теши. Даже сейчас, после общего осмеивания «элегии», он не зарекается и царапает свои рифмы на разных черновиках и промокашках. Правда, свою тетрадь уже спрятал так, что и я не знаю, где она.

Долго и мужественно переносил Санька насмешки, отбивался от любопытных, когда те приставали с расспросами, что это за таинственная С, образ которой ему снится. Цеплялись и ко мне, потому что я это должен знать. Ага, держи карман — так и скажу, что это Соня-Кучерявка. Может, им захочется знать, чей образ и мне снится?