Марк Поповский - Люди среди людей

Светлые шары за окнами замелькали чаще. Париж был уже где-то рядом.

Мрачно жующее пассажирское племя захлопнуло свои саквояжи и приготовилось к выходу в город.

…Чиновник таможенного осмотра вежливо, но придирчиво перебирал в его чемодане все носовые платки и сорочки, несколько раз переспросил, не везет ли мосье недозволенных предметов, и, только убедившись, что багаж приезжего не подрывает французской государственной монополии на табак и вино, выпустил его из своих цепких рук. Еще несколько минут в обществе столь же «деликатного» жандарма, проверяющего паспорта, и можно наконец выйти в город. На ступенях вокзала Хавкин задержался. Продрогший за ночь Париж предстал перед ним сизым и неопрятным. Моросил мелкий дождь. Клочья грязно-желтого тумана, как клочья сорванных афиш и старых газет, цеплялись за подворотни, повисали на карнизах и шпилях отсыревших домов. Сбиваясь в клубы, туман затыкал улицы, превращал их в глухие тупики. В любом другом городе это унылое зрелище было бы непереносимым. Но деловитые парижане, спешащие в этот ранний час в свои конторы, лавки и мастерские, не обращали, казалось, никакого внимания на дурную погоду. Тысячи блестящих от дождя черных зонтов прорывали туманные завалы, людской поток кипел и гомонил на площади, на мокрых ступенях вокзала Гар-дю-Нор, заглушая сигнальные рожки омнибусов и цокот конских копыт. Надо было ехать в гостиницу, но Хавкин медлил. Он продолжал стоять на своем возвышении, глядя вниз и чувствуя, как постепенно ему передается бодрый ритм утреннего трудового Парижа, как парижская толпа, ироничная и жизнерадостная, не признающая власти тумана и холода, его, никому не ведомого приезжего, захлестывает своим настроением, поднимает над личными горестями и неудобствами.

В этом шуме и движении он не сразу услышал, что его окликают. Может быть, потому, что не ожидал услышать здесь свое имя. Даже тогда, когда, раздвигая плечом толпу, к нему рванулся рослый мужчина в плаще, Хавкин не сразу сообразил, кто это.

- Боялся, что не узнаю вас, - пробасил мужчина, неуверенно протягивая большую руку. - Но теперь вижу, что мое беспокойство напрасно. За пятнадцать лет сам я изменился несравненно более, чем вы, мосье.

Широкая улыбка и дружелюбно рокочущий голос сразу развеяли сомнения.

- Клер, журналист Анри Клер! - Хавкин радостно сжал руку давнего знакомца.

Вот так встреча! Пятнадцать! Да, ровно пятнадцать лет прошло с тех пор, как корреспондент «Иллюстрасьон» попытался напечатать сенсационное известие об открытиях безвестного препаратора из Пастеровского института. Перемены? За полтора- десятилетия их больше чем достаточно. И, увы, касаются они не только внешности…

Они стояли среди толпы, не разнимая рук и нежно оглядывая друг друга. Нежно и требовательно. С внешностью все пока еще обстоит благополучно. Конечно, морщпны, конечно, усталые и горькие складки у губ и над переносицей, но не в этом дело. Двое мужчин вглядываются друг в друга, надеясь проникнуть в те перемены, что произошли в душах, характерах, взглядах. Не изменила ли их слава? Анри Клер, научный и политический обозреватель парижской «Матэн», известен ныне своими статьями далеко за пределами Франции и даже Европы. Не разъел ли яд славы днища когда-то добротного корабля? Двое мужчин всегда до сих пор чувствовали себя союзниками. Правда, с 1892 года им ни разу не пришлось встретиться, но они никогда не теряли друг друга из виду. И в 1895-м, когда закончилось первое испытание противохолерной вакцины, и два года спустя гкогда противочумный препарат начал спасать население Бомбея, Хавкин, несмотря на свою острую антипатию к газетчикам и газетной славе, по просьбе Клера давал интервью для парижской прессы. В 1899-м бактериолог, опять-таки по просьбе французского друга, публично опроверг слухи о том, что в Париж якобы занесена чума. Миллионы жителей города были избавлены от ненужных волнений. Зато Клер первым среди журналистов откликнулся на «бедствия в Малковале». Он не поленился собрать на страницах «Матэн» отзывы крупнейших ученых о противочумной вакцине и ее творце и дал серьезный бой врагам бомбейского бактериолога. Как не порадоваться счастливому случаю, что свел двух союзников-друзей на вокзальной площади!

- Дело не в случайности, дорогой метр, - гудит Клер.

- Уж не станете ли вы утверждать, Анри, что отправились встречать меня по наущению своей блистательной интуиции?

- На этот раз нет, - улыбнулся Клер. - Мы, журналисты, считаем, что мать интуиции - информация. Информация же о вашем приезде облетела вчера все вечерние газеты, так что всякий, кто пожелал бы приветствовать вас, попросту мог приехать на вокзал к приходу курьерского.