Лариса Исарова - Война с аксиомой 

— Ты скажи, скажи, поделись с товарищами!

— Вы о чем?

— Подумаешь, святая простота! Где это видано, где это слыхано, чтоб ученики осуждали учителя! Или, может быть, есть новые инструкции?

— Но если и я и они — комсомольцы?..

Конечно, я знала, что нагоняя не избежать. Но мне очень хотелось, чтобы мои «дети» привыкали думать без подсказки. Самостоятельно. И я поэтому на комсомольском собрании в нашем классе предложила обсудить мой поступок. Я сидела сбоку, а председательствовал Рыбкин.

И Андрей сидел. Не ушел. Хотя Рыбкин предсказывал, что он снова струсит, смоется.

Больше того, Андрей был совершенно невозмутим.

Майка заявила:

— Не Марину Владимировну надо песочить, а вот его, поэта нашего…

— Молчи, Погремушка! — тяжело сказал Рыбкин, но Майку унять даже ему было нелегко.

— А почему? Комсомольцы должны реагировать на комсомольца…

— Во-во, ты и реагируй!

И тут встала Света. Она недавно вернулась из больницы. Девочка выглядела еще плохо, хотя шрам был еле заметен. А главное — у нее изменился характер. Стала она замкнутой, колкой. И самовольно пересела на другую парту, оставив Андрея в одиночестве.

Света постояла, дожидаясь полной тишины. И сказала, четко выговаривая все буквы:

— Я прошу не обсуждать поведение Андрея.

Она говорила негромко. И так трудно шевелила губами, точно они у нее замерзли.

— Это почему? — спросил Дробот.

— Это наше личное дело.

И конечно, мое вольнолюбивое вече оскорбилось.

— Ого!

— Подумаешь, принцесса!

— А как же девичья гордость?

Андрей сидел серый. Даже курносый нос заострился.

Рыбкин вскользь глянул в мою сторону и схватился за волосы. Он молчал, не произносил ни звука, но его фигура с поднятыми вверх руками достаточно впечатляла.

Спорщики стали утихать.

— Все? — спросил он потом умирающим голосом. — Тогда продолжим разговор о Марине Владимировне.

Света с облегчением вздохнула. Села.

И потом ребята признали, что я поступила правильно.

— По-комсомольски! — подвел итог Рыбкин.

И на этой истории в классе нашем была поставлена точка.

И никто бы ничего не узнал о моей «проработке», если бы не мой длинный язык. Сама поделилась с Марией Семеновной. Уж очень у меня было хорошо на душе. А она открыла и закрыла один глаз. Ничего не сказала. Думала. И обрушилась только на педсовете.

Светлана Сергеевна ее поддержала:

— Я предлагаю отметить в протоколе, что апелляция Марины Владимировны на собрании к ученикам — демагогия!

— Дошло? — повернулась в мою сторону довольная Мария Семеновна. И на меня поглядела почти ласково. За то, что я дала повод себя воспитывать. Что проглотила порцию наставлений без спора. Кротко. Послушно. Почтительно…

А я представляла свою скорую встречу с Цыганом Именно сегодня, в первый раз, Майка пообещала привести его ко мне домой.

Любовь в нашей школе, как я уже говорила, признавалась с оглядкой. Признавалась, но чаще в художественной классической литературе. Любить имели право Татьяна Ларина и Джульетта, а не обычные девятиклассницы или десятиклассницы.

Вероятно, поэтому все «любовные эмоции» тщательно скрывались ребятами. Мало кто из мальчиков решался открыто ходить вдвоем с девочкой. Даже нежные записки у нас почти не «функционировали». Да и кому хотелось испытать участь одной парочки, которую Мария Семеновна заставила час отдуваться в кабинете и слушать сентенции типа:

«Лучше бы троек не было! Вам обоим не записки писать, а алгебру исправить надо. А тебя, лично тебя я бы высекла, если бы моей дочерью была!..»

В моем классе отношения ребят были товарищеские, ровные, и я никак не ожидала очередного сюрприза.

Все началось во время субботней уборки. Парты были уже сдвинуты. На полу, распевая «Раскинулось море широко», танцевали на щетках мальчишки. Продолжался спор: кто лучше моет пол? В прошлый раз его мыли девочки. Мыли старомодно: сначала мокрыми тряпками, потом насухо протирали. Теперь мальчики под руководством Рыбкина, будущего моряка, осваивали технологию матросской мойки. Вылили на пол три ведра воды и начали его драить. Девочки на подоконниках насмешливо косились на них и аккуратно мыли окна.

В классе стоял шум: все зубоскалили, хихикали, хлюпали мокрыми тряпками, протирали окна, двери, стены, парты…