Лариса Исарова - Война с аксиомой 

Я сидела в учительской, когда Майка пришла к Татьяне Николаевне просить об амнистии.

— Ничего не выйдет! — категорически сказала эта маленькая, вечно простуженная женщина. — Я тебе больше не доверяю. Ты безответственна, как младенец…

Майка отчаянно покраснела. Даже ее буйный фонтан красноречия иссяк.

— Но это жестоко все-таки! — не выдержала я. — Она же не виновата, что ее сняли с уроков и послали выступать.

— Конечно, в этом виноваты вы. Я своих учеников с уроков никому не позволю срывать. — Татьяна Николаевна многозначительно выделила слово «никому». — Но вот покормить лису обязана была она. Если она любит животных…

— Да я… — попыталась было горячо возразить Майка.

— Но она их не любит. Иначе не оставила бы живое существо без пищи и воды.

— Да я… — снова набрала воздух Майка для длинного монолога.

— В нашем же кружке не должно быть равнодушных и ленивых людей. Любителей прятаться за чужую спину.

Я слушала ее категоричные фразы со смешанным чувством восхищения и возмущения. И зачем морализовать, когда Майка все понимает? Да и мой авторитет зачем подрывать? Где же учительская солидарность?!

Я слегка посуровела, приняла официальный вид, пожала плечами.

Татьяна Николаевна засмеялась:

— Не обижайтесь. Остынете — согласитесь со мной.

На Майку она больше не обращала внимания. Но когда мы вышли из учительской, именно Майка с восторгом сказала:

— Значит, бывают такие люди!..

— В каком смысле? — удивилась я.

— Как в книжках.

Я не выдержала и расхохоталась. Майка тоже засмеялась, но тише, задумчивей обычного.

Позднее я узнала биографию Татьяны Николаевны. И подумала тогда, что она и правда одержимая, как сказала однажды Элеонора Эдуардовна.

Она рано осталась сиротой и жила в деревне у властной и суровой тетки.

Пяти лет пришла в сельскую школу и умолила, чтобы ей тоже разрешили учиться. Еще в детстве она хотела стать учительницей, даже в третьем классе писала в сочинении об этой своей заветной мечте.

Но жизнь не всегда считается с желанием подростков. Школа, в которой она училась, была с кооперативным уклоном, ее выпустили счетоводом. А тут тетку разбил паралич…

Пришлось Татьяне Николаевне пойти работать в только что организованный колхоз. Ей запомнилась комната, в которой разместилось правление. В центре — трюмо, вывезенное из какой-то барской усадьбы; и местный козел Бешка любил забегать туда и тыкался в зеркало рогами. Зеркало было старинное, толстое. Оно не разбивалось, а только звенело, долго и протяжно. Против трюмо стоял древний резной буфет: в нем хранились печать и колхозные документы.

Она вжилась в колхоз, люди ее называли наставницей. Шли к ней с самыми наболевшими вопросами. Благодаря ей наладились приличные заработки, и драмкружок, и даже курсы ликбеза.

Потом она понравилась своей работоспособностью, твердостью характера главному бухгалтеру Госбанка в городе Касимове, вечно брюзжащему, что новые работники, обученные на краткосрочных курсах, ничего не знают.

Он сумел перетащить ее к себе — сначала счетоводом, позже бухгалтером.

Потом эта двадцатилетняя девчонка стала его заместителем. Хотя по-прежнему заплетала волосы в тощие косички и даже не пудрилась.

В ней ценили неиссякаемое терпение, вежливость, грамотность, вдумчивость в отношениях с людьми. Она имела большую по тому времени зарплату, прекрасную квартиру на берегу Волги. Люди уважали ее. А Татьяна Николаевна тосковала, глухо, тайно.

Тосковала, великолепно выполняя свою ответственную работу.

Тосковала о школе.

Тетка злилась, возмущалась, тетка снова и снова доказывала ей, что от добра добра не ищут, что в Касимове она нашла свое счастье, что желать чего-то другого, нового, когда жизнь уже отлилась в определенные формы, — безумие.

Потом тетка умерла. Татьяна Николаевна еще больше затосковала. Некому было ее пилить, ругать за непрактичность, но не с кем было и посоветоваться, рассказать о своей тайной мечте. Она часто плакала, тяготясь пустой гулкой комнатой.

Но вот однажды, возвращаясь с работы, она встретила ребят, нарядных, оживленных ребят с букетами.

— Что у вас — праздник? — спросила она одного мальчишку.

— Первое сентября! — заорал он и побежал догонять товарищей.

И тут она точно проснулась: чего же она так долго теряла время?

Она пошла в школу, взяла новые программы. Ведь она училась во времена бригадного метода, и, несмотря на всю страсть к учебе, в ее образовании было много прорех.