Колетт Вивье - Маленький театр

— Что ж, пойдём, — сказала она брату.

Жерве схватил её за руку и потянул к дверям. До последней минуты он всё боялся, что его оставят тут вместе с отцом — в этой огромной белой больнице.

Новости были восприняты всеми по-разному. Все жалели отца, но зато какие перемены сулило его пребывание в больнице. Флора искренне горевала, узнав, что некоторое время не будет ни театра, ни танцев. Но братья даже и не пытались скрыть свою радость: конец представлениям, кривляниям, кульбитам! Они свободны! Пришло время избавления!

Жиль весело улыбался, а Валентин серьёзно заявил, что Мили нечего беспокоиться, потому что на жизнь будет зарабатывать он.

— Каким образом? — поинтересовалась Мили, огорчённая неуместной радостью братьев.

— Выпекая хлеб да булочки, — зазвенел голосок Флоры.

Мили взглянула на брата:

— Неужели ты ещё не раздумал?

— Конечно, нет. Ты и сама знаешь не хуже меня, — ответил Валентин, и его чёрные глаза заблестели. — Я уже почти взрослый, Мили, и нечего мне заниматься клоунадой, это дело решённое.

— А папа? Когда он вернётся…

— Когда он вернётся, мы с ним поговорим как два мужчины. Тебе разве никогда не приходило в голову, что театр — несчастье нашей жизни!

— Приходило, — с грустью согласилась Мили.

Она приподнялась со скамейки и бросила боязливый взгляд на Жиля. Сидя рядом с Жерве, он уписывал ломоть хлеба. Вид у него был какой-то отсутствующий, на губах застыла улыбка. О чём он думает? Мили даже боялась узнать об этом, но всё же, пересилив себя, спросила:

— Ну, а ты?

Жиль вздрогнул, помолчал и вдруг, стукнув кулаком по столу, да так, что зазвенела посуда, крикнул:

— Я буду моряком! Я поеду в Гонфлер!

— Жиль! — жалобно сказала Мили. — Это невозможно…

— Возможно! Вот увидишь! Дядя Норуа ждёт меня, и я уже давно был бы в дальнем плавании, если бы не папа. Теперь я поеду в Гонфлер, и помешать мне никто не сможет!..

Мили положила руку ему на плечо.

— Я смогу и помешаю, — решительно заявила она. — Пусть Валентин берётся за ремесло, он старший. Папа поймёт, что без его заработка нам не прожить. Но у тебя, родной мой, всё обстоит иначе. Ведь папа не захотел оставлять тебя у дяди Норуа и даже поссорился с ним. Ты ужасно огорчишь его, если будешь настаивать.

— Буду! Буду!

Жиль оттолкнул Мили и снова стукнул кулаком по столу:

— Я пойду к папе в больницу и сам всё ему скажу…

— Ты что, забыл, как он сейчас плохо себя чувствует? Волновать его нельзя. Ты совсем о нём не думаешь!

— Нет, думаю… — протянул Жиль.

— Тем более… Я прекрасно знаю, что даже папа ошибается, но он наш отец, он любит нас, и я прошу тебя только об одном — потерпи немного. Вот когда папа выздоровеет, я сама поговорю с ним. Ты будешь моряком, даю тебе слово!

Наступило молчание. И вдруг Жиль схватил руку Мили, ту руку, которую только что оттолкнул, и неожиданно выпалил:

— Раз ты меня просишь, я останусь. Но ведь я должен что-то делать!

— Будешь ходить в школу.

— А я? — крикнул Жерве.

До этого он молча слушал, что говорят другие, — всё не мог опомниться после похода в больницу. Теперь он даже приподнялся, опираясь руками о стол.

— А я?

— Ты тоже, — ответила Мили.

Жерве снова сел. Щёки у него вспыхнули, глаза засияли, он ликовал: «Буду ходить в школу, как Люка!» Перед ним будто распахнулись врата в будущее, и он, всё ещё не веря своему счастью, даже зажмурился, словно ослеплённый ярким светом.

— Доволен? — спросила старшая сестра, улыбаясь.

Горло у Жерве перехватило, и он в ответ молча кивнул.

Флора показала на него пальцем и расхохоталась:

— Посмотрите, как он покраснел, обрадовался, что в школу пойдёт. Да я бы на его месте…

— А ты, кстати, тоже будешь ходить в школу, — строго сказал Валентин, прерывая её.

— Я? В школу? Ну уж нет! Мили, душечка, ведь правда не буду?

Увы, душечка Мили подтвердила слова Валентина. Флора расшумелась: она ненавидит школу, и, если её заставят учиться, она нагрубит учительнице, и тогда-то её наверняка исключат.

— Так и знайте, я зачахну с горя, — прибавила она.

— Что же это за мученье такое! — крикнула Мили, побледнев.

Все три брата посмотрели на Флору.

— Только о себе и думает! — буркнул Жиль.

Она собралась было возразить, но губы у неё задрожали, она бросилась к Мили и прижалась к ней:

— Мили! Прости меня! Не сердись!

— Вот так-то лучше, девочка моя, — отозвалась Мили и, оглядев всё своё семейство, добавила: — А теперь запасёмся мужеством! Положитесь на меня. Всё у нас уладится, непременно уладится, ведь я так этого хочу! Что-то я ещё должна вам сказать… Ах, да! Я буду работать.