Марина Москвина - Не наступите на жука

У Женьки вспотел нос. Не верится! Уж больно чисто было в «театре», где настоящая кровь лилась, как клюквенный сок. Но эта черная ремонтная яма…

— Измерь ее рост от головы до пят — для гроба, — зловеще произнес Мочало, на тот случай, если до нее не дошло самого главного. — Пусть тут в углу стоит, вдруг пригодится?

— Ну-с, — говорит Грущук, — что будем шить? Меховую шубу или… «деревянный тулуп»?

Перед сном в интернате процветал культ ног. «Честь и хвала чистым спальням, коридорам и игровым комнатам!» — начертано над входом в спальный корпус. «Слава помытым на сон грядущий ногам!» — добавим мы от себя.

Ух и наседали на нас с этими ногами. Ежевечерний массированный налет: это воспитатели под предводительством Проракова проверяют свежесть ног интернатских воспитанников.

Невзирая на лица, откидывают одеяла:

— А это у кого такие черные ноги?

Негр Фред Отуко:

— Я мыл! Клянусь мамой!

Шура Конопихина в знак протеста синими чернилами написала на ногах: «Они устали! Дайте им отдохнуть!»

Федор Васильевич Прораков, увидев это, взвился до потолка, подумав, что Шура сделала татуировку.

Пока народ сосредоточился у ногомоек, в туалете на унитазе сидела Шура и уписывала большое красное яблоко. Когда она откусывала, на щеке у нее появлялась шишка, как у хомяка.

— Ты чувствуешь, как крутится Земля? — спросила Шура.

— Я чувствую, что мне «крышка», — сказала Женька.

— Верх канальства! — воскликнула Шура, когда узнала последние известия. Женька держала ее в курсе событий. — На фуфу берут! Надо спокойно все обдумать.

С этими словами Шура легла в постель и моментально уснула. У Женьки сна ни в одном глазу. От сердцебиения. Лежит и слушает — панцирная сетка кровати сердцу в такт: ТШ! ТЩ! ТЩ! Циклоп Мочало все-таки посеял в ней некоторую панику.

Где мои мама с папой? Чего они писем давно не шлют? Бросили, что ли? Другую себе нашли?

«Не поддаваться!» — думала Женька. Раз человек целенаправленно растит в себе милиционера, он должен сызмальства с презрением относиться к страху.

Она и в сочинении написала: «Хочу быть милиционером!» Правда, ошибка вышла из-за невнимания: в слове «милиционер» Женька пропустила слог «ци».

Что было! Затаскали к директору. Еще бы! Мечтать стать миллионером. И не простым, а с одним «л»!

Вот так рождается непонимание. От нежелания понимать. Невооруженным глазом заметно, как вокруг человека, даже иногда близкого, вырастает стена.

Мне кажется, в пику этому человеческому свойству, обрастать непрошибаемой стеной, древние китайцы воздвигли каменную стену — чудо акустики.

Толстая-претолстая! Говоришь сквозь нее — будь она прозрачной, — собеседника было бы еле видно, а слышно — хоть шепчись. Вот до чего люди, преодолевая преграды, хотят слышать друг друга и понимать.

Сто раз правы Сократ и Григорий Максович: другой человек — это ты. Любого оглоеда, черта драного можно понять и полюбить. Теоретически. Но практически в Мочалове для Женьки нет ничего достойного любви.

Зато Рома Репин!

Как-то в воскресенье Женька и Рома ходили в кино. Потом он пригласил ее в гости — познакомиться с папой и почитать любимую папину книгу «Шпионы в России».

Для Женьки не было такой уж радостью знакомиться с папой. Она встречала его в интернате. Григорий Максович, как видно, делал ему внушение. Женька дежурила по классу, а из учительской доносилось:

— Мой первоклассник Вася Забобонов знаете что сказал? «Кто выкозюливается и своим детям еды не подает, тот и маму съесть может!» — подумайте, прошу вас, не выкозюливаетесь ли вы?

— Папа хороший, — сказал Рома. — Просто у него жизнь не сложилась.

— Конечно, хороший, — кивнула Женька.

Пришли, а дверь заперта на два замка.

У Ромы ключ только от одного. Папы нет дома. А они жили на первом этаже.

— Буду ночевать в подъезде, — спокойно сказал Рома.

— Вот еще, — говорит Женька. — Я влезу в форточку и открою тебе дверь…

Она как раз проходила в фортку, а Рома — нет.

В это время какой-то бдительный пенсионер засек ее и позвонил куда следует. Примчалась милицейская машина, и Рому с Женькой и с книгой «Шпионы в России» забрали в милицию.

Там они проторчали полночи. Рома звонил папе, но тот отказался за ним явиться. Их вызволил Юрик. Он взял такси, отвез Рому с Женькой домой, накормил пельменями, сварил по чашке кофе, взбодрил как мог и снарядил в интернат.

— Старик! — сказал Юрик Роме. — Может, мне тебя усыновить?