Мишель Кастильо - Танги

— Готово?

— Да.

— Покажи… У вас жар, молодой человек. И даже сильный жар… Ну что ж, постараемся узнать, что с тобой. Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай мне очень точно. Идет?

— Идет.

— Бывает у тебя озноб?

— Да.

— Какой? Иногда пробегает легкая дрожь?

— Нет, длительный озноб.

— Так. Шла у тебя кровь носом в последние дни?

— Да, вчера и третьего дня.

— Понятно. У тебя бывают головные боли, порой бросает в пот, становится не по себе; а рвота у тебя бывает?

— Нет.

— У тебя где-нибудь болит?

— Здесь, в левом боку.

— Так. Теперь я схожу за своими игрушками и послушаю, что делается в этой старой грудной клетке, а потом снесу тебя в лазарет.

Отец Пардо внимательно выслушал Танги, заставил его покашлять, задал еще несколько вопросов, потом завернул в одеяло и отнес на руках в лазарет, находившийся на том же этаже. Сестра в белом халате помогла ему уложить Танги в постель. Мальчик безропотно подчинялся им. Ему было хорошо. Он следил взглядом за отцом Пардо и ни о чем не тревожился, так как безгранично верил ему. По спине его еще пробегала дрожь, и он старался поглубже зарыться в постель. Вытянув ноги, он наткнулся на грелку и улыбнулся. Как приятно болеть, когда тебя балуют и ухаживают за тобой! Он подумал, что если б у него были родители, они, наверное, тоже ухаживали бы за ним.

Отец Пардо подошел, собираясь сделать ему вливание.

— Ну, дружище, теперь тебе будет немножко больно.

Танги, улыбаясь, протянул ему руку. Отец Пардо ловко сделал ему укол. Затем легонько стукнул его по лбу и сказал:

— У тебя прескверная болезнь, старина. Но мы тебя вылечим. А ты должен быть очень послушным и помочь нам поставить тебя на ноги. Сестра Мари-Мадлен подежурит у тебя. Если тебе что-нибудь понадобится, попроси у нее. Она приготовит тебе большой кувшин с апельсиновым соком. Пей как можно больше. Завтра я приду с чудесными аппаратами и сделаю с тебя снимки. Тогда мы хорошенько рассмотрим, что происходит за этими ребрами.

— Неужели я не смогу держать экзамены?

— Конечно, нет! Ты пробудешь здесь не меньше месяца. Сначала ты должен выздороветь, а потом хорошенько окрепнуть.

Две недели Танги был болен очень тяжело. Боль в боку становилась все мучительней, кашель усиливался. Всякий раз, как Танги открывал глаза, он встречался взглядом с сестрой Мари-Мадлен или с отцом Пардо, следившими за ним. Черные глаза сестры ласково смотрели на него. В своей белой одежде она казалась ему доброй феей. Отец Пардо стоял неподвижно перед Танги и улыбался. Танги пытался улыбнуться ему в ответ.

— Ну, болящий, надеюсь, ты не собираешься валяться тут до пасхи? Сестра Мари-Мадлен надумала испечь тебе грандиозный пирог.

Танги был счастлив. Он чувствовал себя легким, словно перышко, и ему все время хотелось спать. Когда он открывал глаза, ему было приятно, что он не один, что они всегда тут, возле него. Как только он просыпался, сестра брала со стола кувшин и поила его апельсиновым соком. Танги нравилось чувствовать ее заботливые руки у себя под головой. Он говорил себе, как чудесно, когда тебя любят. Он больше не думал о своих родных и вообще ни о ком. Отец Пардо был тут. Это самое главное.

Наконец Танги начал есть. Кашель уменьшился, температура упала. Он еще не вставал с постели, но мог болтать с сестрой и отцом Пардо, который всегда приходил посмотреть, как Танги ест, чтобы убедиться, что он ничего не оставил. Танги улыбался. Когда ему больше не хотелось есть, он бросал на отца Пардо умильные взгляды, но того было трудно смягчить. Он строго смотрел на выздоравливающего мальчика, пока тот не доедал всего до конца.

Никогда Танги не питался так хорошо: ему давали куриный бульон, молоко, воздушные печенья, грудку цыпленка, взбитые яйца с вином, фрукты… Подавая ему все эти яства, сестра часто украшала поднос цветами. Танги был счастлив. Он чувствовал, что вновь оживает. На дворе весна уже отцветала, наступало лето. На вершинах Сьерра Махина почти не осталось снега.

Лежа в постели, Танги начал прислушиваться ко всем звукам, доносившимся из коллежа. Это его забавляло. По шуму он угадывал, чем занимаются сейчас его товарищи. Он слушал также перезвон колоколов в городе. Они никогда не звонили все сразу: когда одни замолкали, вступали другие. По звуку колоколов Танги угадывал, в какой церкви звонят. Он узнавал их все.

Теперь он скучал. У него было одно развлечение, одна радость — посещения отца Пардо, который приходил всегда в одно и то же время: после большой перемены. Он садился подле Танги, и они начинали болтать. Образованность отца приводила Танги в восхищение — он все знал. Он держал в голове сотни исторических анекдотов всех эпох и рассказывал их с такой живостью, словно сам был их свидетелем. Каждый день они обсуждали новую тему; говорили о философии, истории, музыке, политике. Взгляды отца Пардо были очень своеобразны, очень человечны. Он никогда не судил ни о чем поверхностно. Он изучал вопрос, анализировал его, рассматривал со всех сторон; часто он не делал выводов, а лишь довольствовался тем, что старался все понять до конца.