— Дитятко! Вот ты кто!
— Нет, черт возьми!
Ну, это уж совсем невозможно. Миссис Хармер в сердцах хлопнула Терри по голове и угодила по левому уху. Ее и так трясло от возмущения — совсем отбились от рук, — а теперь, услышав от сына одно из своих же неосторожных словечек, она и неприятно удивилась и устыдилась. Она почему-то воображала, будто того, что ему не положено слышать, он и не слышит. Просто прежде он ничего такого при ней не повторял.
— Да как ты смеешь? Чтоб я больше этого не слышала, Терри Хармер, ты еще мал так выражаться!
Огорченная, что пропустила самое главное, Трейси опять отворила дверь. Но при виде плачущего Терри, который держался за ухо, ей и так все стало ясно. Вороватая понимающая улыбочка проступила у нее на лице, готовая мигом слинять, едва мать обернется.
— Это уж слишком! Я знаю, не видать мне спасения за то, как я иной раз выражаюсь, но это вовсе не значит, что тебе позволено говорить такие слова. Трейси права, я даю тебе слишком много воли. Тебе что было сказано? Не смей надевать эту рубашку. А ты надел и теперь еще ругаться вздумал…
Трейси пошла к себе в комнату, по лицу ее расплылась самодовольная улыбка — похоже, она своего добилась: брату попало. Дверь она не закрыла — пускай Терри знает, что ей слышно каждое слово, — и принялась щеткой причесывать волосы перед зеркалом и что-то мурлыкать себе под нос.
Миссис Хармер, снова больше похожая на мать, а не просто на рассерженную женщину, продолжала выговаривать Терри. Опять став хозяйкой положения, она быстро успокаивалась, и притом, конечно же, ей полегчало: после всех неприятностей отвела душу, дала мальчишке затрещину.
— Ты пока еще мой маленький сын, Терри, и, пока живешь со мной, изволь делать, как я велю, вести себя как полагается. Понял? Ясно тебе?
Она стояла, уперев руки в боки, наклонясь вперед, и сверлила его взглядом. От нерассчитанно сильной оплеухи у Терри все еще звенело в голове, ему было и больно и обидно, что с ним поступили несправедливо, и вдруг внутри все взбунтовалось. Ну, все! Он ринулся мимо матери. Хватит с него! К черту, будь что будет! Ему уже все равно. В таком вот отчаянном настроении ребята в школе орут на учителей — Терри видел, как это бывает. С грохотом сбежал он по лестнице, схватил висевшую внизу на перилах спортивную сумку.
— Терри!
— Я ухожу! Никому я здесь не нужен. Вы только и знаете, что орать на меня! Хватит, я вам не маленький… — Он был уже у порога, от спешки у него перехватило дыхание, слова застревали в горле. — Ухожу, вот! Навсегда! — Он изо всех сил хлопнул дверью, загремел почтовый ящик, зазвенел колокольчик.
Стук, само собой, разнесся по всему дому, но сегодня — уж такой сегодня выдался вечер — с достаточной силой отдался и в кухне. Покачнулась, зазвенела гора посуды, кастрюля из-под молока, стоявшая на краю раковины, опрокинулась, с металлическим звоном покатилась по полу, и там разлилась грязная белесая лужа. Грохот и звон чуть не заглушили заключительный выкрик Терри. Но все-таки Глэдис Хармер услыхала его. Гнев и обида придали его голосу силы. Терри отогнул крышку отверстия для почты и что было мочи прокричал им обеим:
— К черту все, прощайте!
Когда с заднего крыльца вошел Джек, миссис Хармер сидела в кухне на табуретке совершенно раздавленная. Он служил бухгалтером по зарплате на местном кабельном заводе, и четверг всегда бывал у него особенно хлопотный и длинный день, так что, когда он наконец осторожно поставил машину за домом и, сутулясь, пошел по сбрызнутой дождем бетонной садовой дорожке, было уже не начало шестого, а почти шесть. Неизменный клич «Эгеге!», с которым он открывал дверь кухни, разносился обычно по всему дому, и каждому следовало как-то на него отозваться — так, по мнению Джека, полагается в счастливом семействе. Но когда он вошел и увидел сперва кастрюльку в луже на полу, а потом и жену, непривычно поникшую на табурете, клич этот замер, не слетев с губ. Он кинул на стиральную машину два комикса и пластиковый портфель, переступил через лужу и обхватил безмолвную жену за плечи. Она подняла глаза и попыталась улыбнуться.
— Что такое, Глэд? — негромко спросил он. — Что стряслось?
Миссис Хармер высморкалась в скомканный бумажный носовой платок. Как всегда в отношении к мужу, в ее ответе и сейчас смешались желание его оберечь и вызов:
— Ничего особенного. Просто сил моих больше нет, вот и все.
Но его было не так-то легко провести, и ей следовало бы это знать.
Читать дальше