Бернард Эшли - Терри на ограде

С первой минуты и до самого конца, пока не уехал, дядя Чарли не умолкал ни на миг, сыпал шуточками, и у всех, кроме мистера Хармера, настроение было самое праздничное, а Терри втайне чувствовал себя польщенным, оттого что рубашка удостоилась похвалы такого необыкновенного человека.

— Ну, будь молодцом, — сказал дядя Чарли под конец, вновь удобно расположившись у себя в машине перед множеством сверкающих шкал и циферблатов. — На-ка, держи. — Словно ниоткуда, ведь и не шарил вовсе, он вытащил монету в пятьдесят пенсов. — Купи себе красивый шелковый платочек и сунь в карман этой рубашки. Ах ты господи, ну и растете же вы, малыши!…

Чувствуя себя двухметровым великаном, знаменитым артистом, который прибыл навестить старушку-мать, Терри вернулся в дом, уверенный, что сейчас опять зайдет в общую комнату и выпьет еще стакан дядиной кока-колы. Но не тут-то было.

— Ну-ка, Терри, снимай рубашку, и пора спать, — сказала мама. — Завтра в школу, а уже скоро десять. Рубашку повесь на плечики. Наденешь ее в субботу, когда будут гости…

Стоило дяде Чарли уехать, и, точно бумажного змея, когда стих вознесший его в небеса ветер, Терри мигом возвратили на землю. Он пошел в свою комнату, нехотя снял рубашку и осторожно повесил на спинку стула у кровати.

Теперь, идя по улице, он глядел на причину всех своих неприятностей. От рубашки исходил блеск. Была она сшита из какой-то особенной материи, и при каждом движении по ней словно проходила блестящая зыбь, она вся так и сверкала. Терри смотрел на нее и вспоминал, как поразила она утром всех в школе. Всем ребятам понравилась.

— Красота!

— Хармер-то, какую робу оторвал!

Терри с улыбкой слушал все эти возгласы, даже и грубые. Приятно оказаться в центре внимания, будто проснулся утром в свой день рождения. Даже мистер Эванс не подвел, с присущим ему мягким юмором внес свою лепту:

— На похороны, верно, собрался, Терри, — сказал он, раздавая учебники.

Пойти утром в школу в этой рубашке было не так-то просто. Во-первых, пришлось поспорить с Трейси. Потом внизу надо было исхитриться увильнуть от мамы, а значит, убежать в школу без денег на обед. Но жертва того стоила, подумал Терри. Получить такую роскошную штуковину и не показать ее в школе — дурак он, что ли? Да ведь только у кого-нибудь заведутся новые башмаки или курточка под кожу — сразу надевают в школу. Беречь ее до гостей, когда соберутся Брауны, бабушка и еще всякие там, просто глупо. Так или иначе, раз уж он ее надел, мама с этим примирится. Не станет она скандалить.

Единственной тучей на его горизонте была настоящая туча — тяжелая, черная, несущая с собой грохот электрических разрядов, — а пальто Терри не прихватил. Но, к счастью, было не холодно, разве что угрожающе сыро, и дождь за весь день так и не собрался. И вообще все было бы хорошо, размышлял Терри, если бы, когда он вернулся, не вмешалась зануда Трейси. Днем после работы — это у мамы всегда не самое лучшее время, и все, что произошло, врезалось ему в память.

— Мам, Терри пришел, — с лестницы, сверху, прокаркала Трейси. — В новенькой рубашке.

Это она так напомнила маме, что ей положено рассердиться. Что ж он, без рубашки, что ли, мог прийти!

Но сперва миссис Хармер не услыхала. У нее были заботы посерьезней. Усталая, разгоряченная, она пыталась сделать в кухне три дела сразу — и упустила на плите молоко.

— Вот наказание! Только этого мне недоставало!

Она осторожно поставила раскаленную кастрюльку, из которой сбежало молоко, на гору посуды, громоздившейся в раковине с завтрака и утреннего чая; гора чуть шатнулась, но не рухнула. С трудом подсунув тряпку под кран с горячей водой, миссис Хармер намочила ее и принялась стирать с плиты выкипевшее молоко. Не услышанный вовремя таймер продолжал верещать, предупреждая, что пора снять кастрюльку с огня, а три полные бутылки молока, ожидающие на холодильнике, когда их водворят на место, дружно позвякивали, словно осуждая растущий беспорядок. Миссис Хармер шепотом в сердцах чертыхнулась, и рука с тряпкой заработала еще энергичнее. Чтобы смыть густеющее на эмали плиты молоко, надо было тереть короткими, быстрыми движениями, и скоро у нее уже не хватало ни дыхания, ни терпения. А при мысли о муже она совсем расстроилась. Джек вернется с работы поздно, увидит, что в кухне еще все вверх дном, ничего не скажет, только бросит на нее эдакий благородный «я-мол-и-слова-тебе-не-скажу» разочарованный взгляд. Она кинула тряпку на поддон и пошла к двери. Право, пора бы уже Трейси больше помогать по хозяйству.