Ференц Молнар - Мальчишки с улицы Пала

А у матери Немечека своих забот было довольно, чтобы еще думать о сопровождавшем ее войске. Но у домика на Ракошской ей волей-неволей пришлось остановиться: сын заупрямился и ни за что не хотел расставаться с товарищами не попрощавшись. Высвободившись из материнских объятий, он встал на ноги и сказал им:

— До свидания.

Они по очереди пожали ему руку. Ручонка была горячая. Вслед за тем малыш исчез вместе с матерью в темных воротах. Где-то во дворе хлопнула дверь, засветилось окошко. И все стихло.

Мальчики поймали себя на том, что стоят, не трогаясь с места, и молча смотрят на светлое оконце, за которым в эту минуту нашего маленького героя укладывали в постель. У кого-то вырвался горестный вздох.

— Что-то будет? — сказал Челе.

Двое — трое, отделившись от остальных, побрели темной уличкой к проспекту Юллё. Вот когда они устали так устали! Сражение вконец измучило их. На улице дул сильный ветер — свежий весенний ветер, который нес с гор холодное дыхание тающих снегов.

Вслед за первой группой двинулась и вторая. Эти пошли вниз, в сторону Ференцвароша. Наконец у ворот не осталось никого, кроме Боки да Чонакоша. Чонакош все переминался с ноги на ногу, дожидаясь Боку, но, видя, что тот не трогается с места, скромно осведомился:

— Идешь?

— Нет, — тихо ответил Бока.

— Остаешься?

— Да.

— Тогда… до свидания.

И, неторопливо шаркая ногами, ушел и Чонакош. Бока, смотревший ему вслед, видел, как он время от времени оборачивается. Но вот Чонакош скрылся за углом — и маленькая Ракошская улица, которая скромно присоседилась к шумному, громыхающему конками проспекту Юллё, замерла в тишине и мраке. Только ветер с воем проносился по ней, дребезжа стеклами газовых фонарей. При каждом сильном порыве ветра вся их цепь перезванивалась из конца в конец, и казалось, что это язычки пламени, вскидываясь и трепеща, подают друг другу какие-то гремучие тайные знаки. Ни одной души не было в этот момент на улице, кроме нашего генерала. И когда генерал, посмотрев налево, направо, увидел, что вокруг никого нет, сердце его сжалось: припав к косяку ворот, он горько, безутешно разрыдался.

Ведь он чувствовал, понимал то, чего никто не осмеливался высказать вслух. Видел, как гибнет, медленно, тихо угасает его рядовой. Знал уже, чем это кончится и что конец недалек. И Боке вдруг сделалось совершенно безразлично, что он полководец и победитель, что солидность и мужество впервые изменяют ему и свое берет детский возраст, — он только плакал, приговаривая:

— Мой друг… Милый, дорогой дружок… Мой славный маленький капитан…

— Ты что плачешь, мальчик? — спросил какой-то прохожий.

Бока ничего не ответил. Тот пожал плечами и удалился. Шла мимо какая-то бедно одетая женщина с большой кошелкой в руках и тоже остановилась. Посмотрела, посмотрела и молча пошла дальше. Потом показался маленький, невзрачный человечек. Повернув в ворота, он поглядел оттуда на мальчика и узнал его:

— Это ты, Янош Бока?

— Я, господин Немечек, — ответил Бока, подняв на него глаза.

Это был портной; он ходил в Буду — примерять сметанный костюм и теперь нес его обратно, перекинув через руку. Этот человек сразу понял Боку. Он не спрашивал, о чем он плачет, не таращил на него глаза, а просто подошел, обнял, прижав к груди эту умную головку, и заплакал вместе с ним — да так безутешно, что в Боке на минуту опять пробудился генерал.

— Не надо плакать, господин Немечек, — промолвил он.

Портной вытер глаза тыльной стороной руки и сделал такой жест, словно хотел сказать: «А, все равно уж не поможешь, так хоть поплакать немного».

— Благослови тебя бог, сынок, — сказал он Боке. — Ступай себе домой. И вошел во двор.

Наш генерал, глубоко вздохнув, тоже вытер слезы. Оглянувшись по сторонам, он хотел было идти домой. Но что-то его удерживало. Он знал, что ничем помочь не может, но чувство подсказывало, что его святой, суровый долг — оставаться здесь, неся почетный караул у дома своего умирающего солдата. Он прошелся несколько раз перед воротами, потом перешел на другую сторону улицы и стал оттуда наблюдать за домиком.

Вдруг в тишине заброшенной улички раздались чьи-то шаги. «Рабочий какой-нибудь домой возвращается», — подумал Бока и, понурив голову, продолжал прогуливаться по тротуару. Странные, необычные мысли, которые никогда раньше не приходили на ум, теснились у него в голове. Он думал о жизни и смерти и никак не мог разобраться в этом великом вопросе.

Шаги приближались, но становились все медленнее. Темная фигура, осторожно пробиравшаяся вдоль домов, замерла у домика Немечека. Неизвестный заглянул в ворота, даже вошел было в них, но тотчас вышел обратно. Постоял; подождал. Потом начал прохаживаться перед домом. Когда он поравнялся с одним из фонарей, ветер завернул полу его пиджака. Выглянула красная рубашка.