Ему хотелось лечь на подушку мха, седого и мягкого, и уснуть, чтоб всё скорее кончилось.
«Ничего! Вот вернёмся — я всем покажу!» И он стал придумывать, как отомстит — жестоко и страшно.
«Вот сейчас! — мечтал он. — Подойти к Вадиму, незаметно вытащить у него карту и убежать: пусть они все здесь утонут. Отсюда же без карты не выйти. Недаром же рассказывали, что егерь Антипа тут кучу фашистов утопил. Повёл через болото и всех утопил».
Ему представилось, как егерь идёт по болоту, а за ним, держа его на прицеле, — эсэсовцы.
«Их же больше было! Антипа их всех победил! Потому что он сильный, а я — слабак!» — подумал Кусков, шагая по вздыхающей и хлюпающей трясине.
«Ты не умеешь проигрывать!» — сказал ему однажды тренер. «Как это? — спросил тогда Лёшка. — У меня же бывают проигранные бои!» — «Ты не борешься до конца! — сказал тренер. — Ты либо побеждаешь, либо сразу сдаёшься. Боксёры говорят, что главное мастерство не в том, чтобы наносить, а в том, чтобы переносить удары! Ты этого не умеешь». — «Я научусь!» — сказал Лёшка. «Посмотрим», — усмехнулся тренер.
— Вот и посмотрели! — шептал разбитыми губами Кусков. И напрасно утешал он себя, когда думал об Антипе, что старый егерь был здесь дома, а он, Лёшка, — чужак. Что тогда была война и выбирать не приходилось, а теперь глупо рисковать жизнью! Но все мысли заглушало сознание, что он, Кусков, — слабак и трус!
— Ну и пусть! Ну и пусть! — шептал он. — Пусть я хуже всех! Пусть я никому не нужен! Я всем страшно отомщу!
Ему хотелось вернуться к матери, но у матери теперь был этот Иван Иванович и Колька.
— Ничего! — шептал Лёшка. — Вам от меня покоя не будет.
Он решил, что из всех городов, куда занесёт его неизвестная судьба, он станет давать матери телеграммы и посылать открытки: «Я ещё жив!» — чтобы помучилась как следует!
«Хорошо было в гражданскую войну, — думал он, представляя себя на тачанке с пулемётом. — Тогда разговор был коротким: «Именем революции!» — и к стенке! Штифт бы конями правил, а я из пулемёта строчил. Мы бы показали всем, где раки зимуют».
И тут же Кусков подумал: «А если бы на тачанке был не я, а Сява? И опять бы я ничего не мог сделать! Слабак — он всегда слабак, и никакой пулемёт тут не помощник».
От этой мысли Лёшке стало так горько, что он сел прямо в грязь и заплакал. Злые слёзы текли по его щекам и жгли разбитые губы.
— Я хочу умереть! — прошептал он. — Я хочу умереть!
Штаны у него промокли и прилипли к разгорячённому телу. Ему хотелось лечь вниз лицом и не двигаться, не шевелиться, не сопротивляться воде, которая обязательно его покроет.
— Ты чего расселся! — К нему, пыхтя как паровоз, ломился через чахлое редколесье и кочки отец. — Ты что расселся! Каждая минута на счету, а ты расселся. Послали меня за тобою! Ишь барин какой!
— Уйди! — сказал Лёшка. — Уйди от меня.
Кусков-старший отшатнулся и через минуту зашептал, наклоняясь прямо к Лёшкиному лицу:
— Ты что, не понял? Ты что, не понял, какие это будут деньги! Тут по самому приблизительному счёту по десять кусков на брата за день! Ты понял, за день!
— Каких таких кусков? — спросил Лёшка.
— Десять тысяч! Ты хоть видел вообще-то такие деньги?
— За что?
— За барахло! Профессор, твой художник, — гений! Он за пустышку не берётся. Ты понял, десять тысяч! Десять! — Отец дышал Лёшке прямо в лицо. — Хочешь — в любых купюрах! Целый чемодан денег!
«Десять тысяч. — Как ни был расстроен Кусков, но эта сумма его потрясла. — Десять тысяч за один день!»
— Это правда?
— Заяц трепаться не любит! Раз художник сказал — точно! По его подсчётам, мы за один раз по десять тысяч имеем, а тут можно и две ходки сделать! Вставай! Вставай!
«А как же экспедиция?» — подумал Лёшка. Но цифра «десять тысяч» плясала перед его глазами, как на неоновой рекламе.
— Расселся тут, — укорял его отец. — Я уж волноваться начал.
— Что ж ты не волновался, когда меня били? — не утерпел мальчишка.
— Тебя не били! — засмеялся отец. — Тебя поучили немножко. Разве так бьют! Вот меня в детстве били так били! Сознание несколько раз терял. А тебе так, объяснили маленечко, чтобы не выпендривался. Чтобы старших уважал… Тем более они тебе добра желают!
Они нагнали всю группу. Пристроились в хвост.
— Ты не злись, — шептал отец примирительно. — Сам благодарить ещё будешь, как вырастешь, тут себя на всю жизнь обеспечить можно. Ты что, я стал бы из-за копеек рисковать?
Он схватил Лёшку за плечи и зашептал ему в самое ухо:
Читать дальше