Клаус Хагерюп - Маркус и Диана

— Они действительно называют тебя Макакусом? — спросила она.

— Ну да, — ответил он.

— А ты знаешь, как называли меня?

— Мэрилин Монро? — Сигмунд попытался встрять в разговор, но его никто не заметил.

— Меня называли Метте Мышь.

И они засмеялись еще громче. Сигмунд тоже попробовал засмеяться, но получилось неестественно, поэтому он предпочел сунуть в рот чипсы и ждать следующего откровения. Долго ждать ему не пришлось.

— Честно говоря, я отвратительная актриса, — сказала Метте Мортенсен.

— Я тоже, — сказал Маркус.

И они снова засмеялись. Сигмунд не понимал, что в этом такого смешного, но промолчал. Он понимал, что настал момент, когда даже гениям стоит заткнуться.

— Поэтому меня и выгнали из сериала, — сказала Метте. — Зрители считали меня смертельно скучной.

— Все зрители — идиоты, — сказал Маркус.

— И я никогда не встречалась с Робертом де Ниро.

— Я тоже.

— А в «Лабиринте любви» я появляюсь всего на восемнадцать секунд.

— А я вовсе не появляюсь.

— Тем хуже для Голливуда, — сказала Метте Мортенсен.

— Да, им, наверно, очень обидно.

— Мой агент сказал, что реклама полоскания для рта — это мой последний шанс.

— И как она прошла?

— Ужасно. Когда ее показали в кино, продажи упали на двадцать процентов. Они надеются, что в Норвегии пойдет лучше. Здесь все считают меня звездой.

— Ты и есть звезда, — сказал Маркус и, сам не зная почему, добавил: — Ты же… Сириус.

Сигмунд почувствовал, что должен что-нибудь сказать.

— Какие они все-таки гады, — сказал он. Оба посмотрели на него.

— Кто? — спросила Метте Мортенсен.

— Ну… — нервно сказал Сигмунд, — они, в общем.

Он отчаянно искал правильные слова.

— Я имею в виду… этих… этих судей, которые не выплатили тебе компенсацию за фотографии.

Метте засмеялась:

— Ну да, они были совершенно правы. Потому что мой агент все подстроил.

— То есть?

— Он считал, что это поможет моей карьере.

Теперь с Сигмунда было достаточно. Он тихо встал и пошел к двери.

— Пойду в холл и… поиграю немного в гольф, — сказал он.

Когда Сигмунд ушел, Маркус вдруг немного испугался, но когда он посмотрел на Метте, он понял, что она точно так же нервничает.

— Только никому не рассказывай, — попросила она.

Он покачал головой.

— И своему другу тоже.

— Нет. Я ему доверяю, как самому себе. Она засмеялась:

— Сомневаюсь.

— Да, но он здорово умеет хранить тайны. Когда ты уезжаешь?

— Я не уезжаю. Когда я спущусь, у меня возьмут интервью. И я рассажу, что решила закончить карьеру, потому что устала от этой суеты.

— А они тебе поверят?

— Это их дело.

Он на секунду задумался.

— Ди… Метте.

— Да.

— Я подумал, не могла бы ты…

— Что?

— Попросить этих фотографов не давать мои фотографии в газеты.

— Почему?

— Не знаю. Как-то это все неудобно.

— Хорошо, — сказала Метте.

— А если они откажутся?

— Тогда я откажусь от интервью.

Маркус вздохнул с облегчением:

— Большое спасибо.

Наступила небольшая пауза. Оба не знали, что сказать. И они смущенно друг другу улыбались.

— И что ты теперь будешь делать? — тихо спросил Маркус.

— Буду работать у отца в магазине. Подумай только, я, глупышка, буду работать в магазине.

Оба засмеялись.

— А ты что будешь делать, Маркус?

— Пойду в новую школу,— сказал Маркус и открыл ей дверь.

Была суббота в сентябре, и по вечерам уже становилось темно. Первый месяц в новой школе оказался не таким ужасным, как он боялся. По-прежнему несколько человек его дразнили, и прозвище Макакус он прихватил с собой из начальной школы. Но он сам объявил, что его так называли.

— Значит, тебя зовут Маркус Симонсен, — сказал учитель.

— Да, но обычно меня называют Макакусом.

Класс засмеялся, но смех был мягче. Трудно дразнить человека за то, как он сам себя называет.

— А еще я краснею, — сказал он, — и, в общем, довольно часто.

Тут смех стал еще мягче и в конце концов совсем затих.

Они попали в один класс вместе с Сигмундом и по-прежнему неспешно прогуливались взад-вперед по школьному двору, углубившись в удивительные разговоры.

— Фантазия, — говорил Маркус, — это не то, что ты думаешь, а то, что ты чувствуешь.

— Нельзя почувствовать фантазию, Маркус…

— Макакус.

— Хорошо, Макакус. Нужно думать, прежде чем почувствуешь.

— Нет, не нужно. Нужно чувствовать, прежде чем подумаешь.

— Это невозможно. Ты, например, не можешь почувствовать, что свету Сириуса восемь лет, прежде чем подумаешь об этом.