Юрий Афанасьев - В морозный день

И пока Ундре заикался и путался, решили над ним посмеяться и остальные.

— Болтливым языком чай не заваришь.

— Рыба молчит да жир потихонечку копит, для пустых слов рот не освобождает.

— У сороки много трескотни, да только все объедки подбирает, — так поучали и шутили дяди. А когда узнали, что с геологом Фёдором плохо, совсем перестали понимать Ундре. Нярхнех, сырой крови надо? Да они для Фёдора сейчас зарежут самого жирного оленя. Но зачем для геолога человеческая кровь? Такого они ещё никогда не слыхали. Разве они олени? Путает что-то мальчишка, может, от учёбы с головой нехорошо стало? Не верят дяди его словам, а слёз и совсем не любят.

— Меня в пионеры приняли, — подошёл Ундре к дедушке. — Это галстук, его дают в тот день, когда родился Ленин…

— Это хорошо, — похвалил дедушка, поглаживая на коленях красный шёлк.

Дедушка сидел неподвижно, прикрыв ноги белой шкуркой оленёнка. Трудно ему было уже вставать, часто слезились глаза — болезнь от слепящего весеннего солнца. Много лет прошло с той весны, когда помогал он отбирать у шаманов и кулаков оленей для колхозного стада. Не боялся дедушка острого ножа или воровского броска тынзяна — аркана в свинцовых сумерках. Дедушка Валякси тоже выполнял наказы Ильича. По всей щеке проходил шрам, его не скрыли ни собравшиеся в узелок глубокие морщины, ни белая, как ягель, борода.

Пастухи продолжали пить чай, макали хлеб в варку — сушёную рыбу с жиром и от удовольствия цокали языками. Они вспомнили, как Ундре принимали когда-то в октябрята. Мать обшила большую картонную звёздочку красным материалом. Ундре нацепил её на малицу, чтобы видней было. «Эта медаль не государственная, — заметили дяди, — она не железная». Ох как было обидно Ундре, взрослые, а хуже детей…

Ундре поправил повязку на шее, слез со стула и вытащил из-за зеркала Почётную грамоту. «За активное освоение газовых и нефтяных месторождений Ямала», — прочитал крупные позолоченные буквы.

— Аньки, — обратился он к матери, — а почему похвальную грамоту дали мне, а не дедушке с дядями?

— Если тебя уважили, — тепло улыбнулась мать, — и всем нам приятно. Одинаково рады. Зачем её делить?

«Так-то оно так, — подумал Ундре, — а всё же, если бы не помог тогда дедушка, кто знает, что случилось бы с Фёдором?» Он очень хорошо вспомнил свою беспомощность перед пастухами.

— Дедушка, — с мольбой обратился Ундре, — почему ты мне не веришь?

Задумался старый Валякси, продолжая разглаживать на коленях галстук.

— Однако, мало научиться разводить костёр только под своим котлом, — прервал весёлую болтовню дядей дедушка. — Фёдору совсем плохо. Ундре большой разговор ведёт, только язык с умом у него сегодня в разные стороны разъехались.

Притихли враз дяди, отодвинулись от низкого стола, подвернули под себя ноги. Запрыгало сердце от радости у Ундре: если дедушка согласен, то дядей уговаривать не придётся. Откинул Ундре полог чума.

— Смотрите, — крикнул он, — вон большой огонь!

Застёгивая на ходу широкие чёрные ремни с медными украшениями и клыками зверей, оленеводы выбежали на улицу. Пламя сполохами металось по небу, но как будто тынзяном было привязано к вышке.

— Крепко огонь Федька в руках держит.

— Газ, газ называется.

— Много, оказывается, тепла внутри земли.

— Где там прячется?

— Распорол Федька брюхо Хонану — болотному чёрту, — убеждённо заключил Валякси. — Какой сильный человек геолог!

— Федьку, однако, тундра приняла к себе, — по-своему стал объяснять дедушка. — Доктор Мишка ищет человека в тундре, кровь у которого родней геологу придётся. Всех пастухов надо послать к нему. Доктор Мишка говорит: Федьке совсем плохо, может, один час осталось жить, может, меньше. Ундре правду говорит…

И вот уже только по снежному облачку угадываются нарты, одни помчались прямо к избушке, а свою нарту Валякси направил в соседнее стадо. На хорее у него трепетал красный галстук…

Ундре один остался сторожить оленей. Зверь напуган в тундре, если учует человека, никогда не приблизится к стаду. Волк жадный, но его можно выследить. Страшней для оленей весной толстопятая росомаха. Она хитрая, целыми днями скрывается на деревьях. Прыгнет на оленя, горло порвёт и опять выжидает на дереве, а следов нет. Ундре один кружит вокруг стада, охраняет оленей. Его не пугает тундра, но тревожно на душе. Найдётся ли нужная кровь для Фёдора? Ундре бы отдал свою, да у него не берут — маленький ещё.

Позёмка улеглась. Подморозило, наст блестит, как лёд. Коротки и прозрачны апрельские ночи. Только-только вылупились первые звёзды, спокойно моргают короткими ресницами. Зазвенел колокольчик — это возвращается пастух сменить его, и Ундре, не дожидаясь, сорвался с места — теперь и оленей легко держит подмёрзший наст, в ушах поёт ветер, из глаз брызжут слёзы. Олени не бегут, а летят над тундрой…