Лев Давыдычев - Дядя Коля – поп Попов – жить не может без футбола

— Вы его опять обманываете! — возмущённо сказал Шурик.

— Я его обманываю! — предельно оскорбился Жорж Свинкин. — Пока он меня обманывает, как хочет! А я всё терплю! Кто из-за кого с поезда грохнулся? Кто из-за кого в нечеловеческих муках, рискуя жизнью, до леспромхоза добирался? А кто из-за кого в милиции оказался?

— А кто вас просил с поезда прыгать? — снова возмутился Шурик. — Кто вас просил в нечеловеческих муках до леспромхоза добираться?

— Долг тренера и совесть спортсмена, — гордо и скрипло прохрипел Жорж Свинкин. — Бескорыстная забота о судьбе перспективного голкипера. Но, увы, меня направили по ложному следу…

Разглагольствуя, Жорж Свинкин почти беспрерывно засучивал длиннющие, разворачивающиеся рукава халата, словно собирался драться на кулачках, и поправлял огромный узел на животе, завязанный как бант. Уплетая сало с хлебом, смачно хрумкая солеными огурцами, он так обильно разглагольствовал, словно боялся, что кто-нибудь его перебьёт и больше не даст сказать ни слова.

Беспрестанное говорение его сводилось к тому, что никто в мире не сможет, причем предельно быстро, подготовить дядю Колю для большого футбола, кроме него, Жоржа Свинкина, скромно выражаясь, замечательного тренера. Завтра же начнём тренироваться, да и первый матч не за горами.

Но с очень огромным удивлением Жорж Свинкин чувствовал, что сам не совсем верит своим собственным словам, потому что видел, что его грандиозные обещания не производят никакого впечатления даже на бабушку Анфису Поликарповну.

Почему?

Отчего?

В чём дело?

Как же так?

Неужели он зря старается?!

И Жорж Свинкин, поднатужившись, собрав весь запас хитрости, с утроенной энергией продолжал вдохновенно и обильно врать, как совершенно прекрасно организован в команде «Питатель» тренировочный процесс.

Пока бескомандный тренер занимается этим неблаговидным делом, я доложу вам, уважаемые читатели, что случилось с беспардонным вруном после того, как его настигла милиция.

Сначала Жоржа Свинкина по его настойчивым, почти слезным просьбам отвезли в леспромхоз, и по дороге горе-тренер прямо-таки мелко дрожал от острого нетерпения увидеть этого негодяя Попова Николая, а когда увидел его, едва не рухнул в обморок: перед ним был не тот Попов Николай!!! Футболист, но маленького роста. Нападающий.

Жорж Свинкин был настолько потрясающе растерян, что и не заметил, каким образом очутился в помещении милиции, и далеко не сразу сообразил, что от него хотят и о чём его расспрашивают.

Надо тут же отметить, что весьма и весьма подозрительным милиции представлялось всё поведение Жоржа Свинкина. Но конкретных обвинений было три. Первое: в больнице он выдавал себя за государственного тренера, каковым на самом деле не является, потому что и звания такого вообще не существует. Второе: ограбление гражданки Глафиры Сосипатровны Суслопаровой (тридцать два блина и полтора литра сметаны) с угрозой применить оружие. Третье: угон трактора с прицепом.

Отдышавшись, чуть-чуть-чуть освободившись от страха, с большим трудом пересиливая заикание, Жорж Свинкин впервые в жизни говорил правду, и это было для него столь непривычно, что он часто запутывался и забывал самые обыкновенные слова. Под строгими и осуждающими взглядами работников милиции он растерял почти всю самоуверенность, виновато и довольно скромно объяснил свое внешне нелепое и весьма и весьма подозрительное поведение.

Государственным тренером он назвал себя абсолютно случайно, без всякого злого умысла, да и зубы надо было вставить побыстрее в интересах развития футбола — любимой игры миллионов. Ведь не лично же ему, Жоржу Робертовичу Свинкину, необходим этот, простите, негодяй Попов Николай, замечательный вратарь, но несознательный человек. Но он нужен, представьте себе, большому футболу! Вот поэтому-то из-за него и спрыгнул он, сознающий свой долг тренер, на полном ходу с поезда, вот почему и разбился весь.

Оружия у него никакого не было и быть не могло. Тунеядского тракториста, бывшего двоечника Гаврилу и его на редкость жадную тёщу Глафиру Сосипатровну он пугнул обыкновенным сучком. Во всем виноват лентяй Гаврила: ведь он сам обещал накормить его, то есть, скромно говоря, выдающегося, но крайне голодного тренера. Да, да, крайне голодного, да ещё и измотанно-измученного сверхужаснейшей поездкой в неописуемо грязном прицепе и длительной борьбой с обмазученной бочкой. А тёща Гаврилова его, борца и страдальца, не только в избу не пустила, а к тому же и крокодилом обозвала.