Яков Тайц - Неугасимый свет

Он долго бегал по улицам. На Георгиевском проспекте он увидел чёрную толпу. Ну да, это табачники и табачницы собрались бастовать около богатого, со львами и балконами, дома Финкельштейна! Янкеле забрался в толпу и, расталкивая бесчисленные ноги, кричал:

— Мама! Мама!

Табачники говорили между собой:

— Депутаты уже давно у Финкельштейна!

— Интересно, что он теперь ответит, этот эксплуататор! Мальчик, чего ты здесь пихаешься?

— Мама! — ответил Янкеле, выбрался из толпы и увидел городовых. Они кричали:

— Разойдись!

Но толпа не расходилась. Наоборот, подошли ещё рабочие. От них пахло кожей — это были кожевники. Каменные львы с финкельштейновского дома оскалили пасти на толпу. Все ждали, что ответит Финкельштейн.

Янкеле хотел ещё раз крикнуть: «Мама!» — но тут со стороны Погулянки донёсся стук подков.

Раздались звуки трубы, и затем сразу Янкеле увидел лошадиные головы, блестящие казацкие сабли, синие с красным казацкие штаны.

Янкеле сначала испугался. Потом он обрадовался.

Сейчас он найдёт Чернохлиба, он ему всё расскажет про Финкельштейна. Пусть он задаст канчиком этой толстой собаке!

Янкеле оглянулся. Кожевники, табачники — все разбегались в разные стороны. А стук подков становился всё громче, уже видны были светлые чуприны казаков и острые лошадиные уши…

Вдруг Янкеле увидел маму. Платок она где-то потеряла, чёрные волосы растрепались и висели космами, глаза стали большими. Она подбежала к Янкеле, больно схватила за руку и потащила.

Янкеле вырывался:

— Мама, не бойся, не бойся же!..

Он услышал над собой сильное дыхание лошади.

Резкий удар обжёг голову Янкеле. Казацкая нагайка била по нём, по маме, по всем бегущим.

— Не надо!.. — кричал Янкеле. Они свернули в переулок…

Дома мама легла. Бабушка прикладывала ко лбу Янкеля мокрое полотенце. Прибежала Юзефа:

— Яненко, коханый, шо с тобой?

Янкеле вскочил, сбросил полотенце, кинулся к тетради, выдрал первый лист с красно-синим казаком и стал в ярости рвать его на кусочки и топтать ногами.

— Зачем я тогда купил эту тетрадь! — плакал он. — Лучше бы я тогда пистолет купил!

Бабушка качала головой:

— Вы хотите быть сильнее Николая Второго! Это же неслыханная вещь!

Дядя Герцке был молодой и весёлый, он знал много хороших песен и всегда напевал: «Лопни, но держи фасон!»

По вечерам он приходил грязный, усталый, и Янкеле поливал ему из тяжёлой медной кружки, а дядя командовал:

— Крантиком! Дождиком!

Потом он переодевался, чистил слюной штиблеты, брал свою тросточку с ремешком на конце и говорил:

— Яшкец, пойдём!

Они выходили на главную улицу, где иллюзион. Там показывали драмы в шести частях и комедии. Янкеле и Герцке больше любили комедии и смеялись до слёз, когда у Макса Линдера лопались брюки или он уваливался в бочку со сметаной.

Потом они катались на конке, потом заходили в Дворянский сад. Там духовая музыка, танцы, и дядя Герцке танцевал с Ядвигой «Варшавский вальс».

Потом дядя угощал их семечками, а то и мороженым. Хорошая, счастливая была жизнь! «Почему папа не такой, как Герцке?» — часто думал Янкеле. Он тогда не сидел бы в тюрьме, он бы тоже смотрел драмы и комедии, тоже танцевал бы вальс и тоже напевал бы весёлую песенку:

Вдруг всё кончилось. От воинского начальника пришла повестка: Герцке надо явиться. Герцке явился и там, у начальника, услыхал страшное слово: «Годен».

Доктор сказал: «Годен»; начальник сказал: «Годен»; на билете напечатали: «Годен»; везде Герцке мерещились чёрные буквы: «Годен».

А через месяц бабушка и Янкеле уже провожали дядю Герцке на станцию. Он брёл с сундучком на плече посередине улицы. Он был не один — с ним было ещё много народу с сундучками. Все шли, опустив головы, будто все потеряли что-то на булыжной мостовой и не могут найти.

Спереди и сзади шагали настоящие солдаты, с ружьями. Кто-то пел, кто-то играл на гармошке, женщины плакали, а бабушка и Янкеле тихо шли по деревянному тротуару. Они то и дело спотыкались, потому что всё время смотрели вбок, на Герцке. А Герцке оглядывался на них и невесело улыбался. Они хотели подойти к Герцке, но солдат с ружьём сказал:

— Нельзя!

Потом все с сундучками полезли в товарные вагоны, плач стал громче, паровоз засвистел: «Го-о-ден», колёса застучали: «Го-ден, го-ден, го-ден…» Весёлого дядю Герцке увезли в солдаты.