Скотт О'Делл - Остров Голубых Дельфинов

Через две зимы после их прихода я изготовила себе новое боевое снаряжение: копьё, лук и колчан стрел. Его я тоже сложила в подземелье, чтобы, если нагрянут охотники, можно было уйти на другой конец острова и жить там, перебираясь из пещеры в пещеру, – если понадобится, даже не вылезая из лодки.

После того промысла стадо каланов принялось на лето покидать Коралловую бухту. Его уводили прочь старики каланы, избежавшие алеутских копий и накрепко усвоившие, что лето – самая опасная пора. Стадо уходило к колониям водорослей подле Высокого утёса и возвращалось не раньше первых зимних бурь.

Мы с Ронту часто отправлялись туда в каноэ и по нескольку дней жили на утёсе, угощая рыбой Уон-а-ни и других знакомых каланов.

Но вот наступил год, когда каланы летом не уплыли из бухты (в то самое лето умер Ронту), и я поняла, что ни одной выдры, которая бы помнила охотников, не осталось в живых. Я, кстати, тоже почти не вспоминала ни про алеутов, ни про бледнолицых, что обещали вернуться и не сдержали своего слова.

Раньше я подсчитывала, сколько лун прошло с тех пор, как мы с братом остались на острове одни. Каждую следующую луну я отмечала зарубкой на шесте, подпиравшем крышу моей хижины. Шест был весь, снизу доверху, испещрён такими зарубками. Однако с того лета я перестала вести счёт лунам. Смена лун больше не имела для меня значения, теперь я делала зарубки лишь при смене времён года. В последний год я бросила и это занятие.

Ронту умер в самом конце лета. Уже с весны, если я шла на риф ловить рыбу, мне приходилось уговаривать его пойти вместе. Он предпочитал лежать на солнце во дворе, а я обычно не хотела неволить его… только стала реже покидать дом.

Помню, однажды вечером Ронту встал у ограды и принялся лаять, прося выпустить его. Раньше он иногда в полнолуние просился выйти и всегда возвращался к утру, однако той ночью луны вообще не было… и он не вернулся.

Я прождала Ронту весь день и уже в сумерках вышла на поиски. Идя по его следам, я перевалила сначала через дюны, потом через гору и добралась до логова, в котором Ронту когда-то обитал вместе с другими собаками. Один-одинёшенек, он лежал в дальнем конце пещеры. Я подумала, что он ранен, но не нашла никаких повреждений. Ронту потянулся лизнуть мне руку и тут же затих, едва дыша.

Уже стемнело, и я не могла отнести Ронту домой, а потому осталась в пещере. Всю ночь я просидела рядом, разговаривая с Ронту. На рассвете я подхватила его на руки и вынесла из пещеры. Он был лёгкий как перышко, словно часть жизни уже улетучилась из него.

Пока я шла вдоль обрыва, поднялось солнце. В небе кричали чайки. Заслышав их, Ронту встрепенулся, и я опустила его на землю, подумав, что он хочет по своему обыкновению облаять их. Ронту только задрал морду кверху и беззвучно проводил птиц взглядом.

– Ронту, ты же всегда любил лаять на чаек. Ты облаивал их с утра до вечера. Пожалуйста, полай на них… ради меня.

Но Ронту больше не взглянул вверх. Еле передвигая лапы, он подошёл ко мне и упал у моих ног. Я приложила ладонь к его груди. И услышала, как сердце простучало: раз… два… Всего два удара, с долгим промежутком между ними, два громких, глухих удара, словно разбившиеся о скалы волны… и сердце умолкло.

– Ронту! – закричала я. – Милый Ронту!

Похоронила я его на мысу. Два дня я вгрызалась в скалу с рассвета до заката, пока не выкопала в расщелине яму. Я положила Ронту в эту яму вместе с букетом песчанок и палкой, которую он любил приносить, играя со мной, а сверху насыпала собранных на берегу разноцветных камушков.

За всю зиму я ни разу не выбралась на риф. Питалась я из своих запасов и ходила только за водой, к роднику. Зима выдалась суровая, с ураганными ветрами, ливнями и бесконечными штормами, которые обрушивали на скалы гигантские валы, так что я вряд ли намного чаще вылезала бы из дому, даже если б Ронту был жив. Зато я смастерила из веток четыре ловушки.

Прошлым летом, идя однажды к лежбищу морских слонов, я приметила молодого пса, очень похожего на Ронту. Он бежал в стае бродячих собак, и я не сумела как следует рассмотреть его, но была уверена, что это сын Ронту.

Он был гораздо крупнее сородичей, с более густым мехом и жёлтыми глазами. Своей изящной походкой пёс тоже напоминал Ронту. Я решила наделать ловушек и весной поймать его.

Теперь, когда я лишилась Ронту, дикие собаки стали часто забредать на мыс, и в первый же погожий день я расставила за оградой свои ловушки, положив в виде приманки рыбу. Несколько собак сразу же попалось, однако желтоглазой среди них не было, и я, побоявшись иметь с ними дело, вынуждена была отпустить их всех.