Рене Госинни - Малыш Николя на переменках

– Здесь написано, что двое из вас собираются на перемене подраться. Не знаю, о ком идёт речь, и знать не хочу. Но предупреждаю, что после этой перемены я обо всём расспрошу вашего воспитателя мсье Дюбона и виновные будут строго наказаны. Альцест, к доске.

Альцест пошёл к доске рассказывать о реках, но вышло у него не очень хорошо, потому что он знал только про две – про Сену, у которой много излучин, и про Нив, потому что туда он прошлым летом ездил на каникулы.

Все ребята с нетерпением ждали перемены и обсуждали, что будет. Учительнице даже пришлось постучать линейкой по столу, а Клотер, который в это время спал, решил, что это стучат ему, и сразу пошёл в угол.

Я расстроился, потому что, если учительница оставит меня после уроков, дома могут быть неприятности и шоколадного крема сегодня вечером мне не видать. И потом, кто знает? Может, учительнице захочется выгнать меня из школы, и это будет вообще ужасно: мама начнёт переживать, папа скажет, что в моём возрасте он всегда служил примером своим маленьким товарищам, что он, видимо, напрасно из кожи вон лезет, чтобы дать мне приличное образование, что ничего хорошего в будущем меня не ждёт и что в кино я теперь попаду очень нескоро. В горле у меня стоял огромный ком, и в это время прозвенел звонок на перемену. Я посмотрел на Жоффруа и увидел, что он тоже, кажется, не слишком торопится бежать во двор.

Но внизу нас ждали все ребята, и Мексан сказал:

– Пошли подальше в глубь двора, там нам будет спокойнее.

Мы с Жоффруа двинулись вслед за остальными, а потом Клотер сказал Аньяну:

– Ну нет! Обойдёмся без тебя! Это ты настучал!

– А я хочу посмотреть! – захныкал Аньян и ещё добавил, что, если ему не дадут посмотреть, он сейчас же пойдёт и предупредит Бульона, и тогда уж никто не сможет подраться, и так нам и надо.

– Плевать! – махнул рукой Руфюс. – Пускай смотрит. Николя и Жоффруа всё равно накажут, а настучит Аньян учительнице до или после, это дела не меняет.

– Накажут, накажут, – проворчал Жоффруа. – Накажут, если мы подерёмся. В последний раз тебя спрашиваю, Николя: берёшь свои слова назад?

– Ещё чего, ничего он не берёт! – крикнул Альцест.

– Вот-вот! – поддакнул Мексан.

– Ладно, давайте уже, – сказал Эд. – Я буду судьёй.

– Судьёй? – удивился Руфюс. – Смешно тебя слушать! С какой стати ты, а не кто-нибудь другой?

– Поторопитесь, – сказал Жоаким, – пока мы тут ругаемся, перемена кончится.

– Извини, – произнёс Жоффруа, – судья – это очень важно; лично я не буду драться, если у меня не будет хорошего судьи.

– Вот именно, – поддержал я, – Жоффруа совершенно прав.

– Ладно, ладно, – сказал Руфюс, – я буду судьёй.

Но Эду это не понравилось, и он сказал Руфюсу, что тот ничего не понимает в боксе, раз он думает, что боксёры дают друг другу оплеухи.

– Когда я даю кому-то оплеуху, это ничем не хуже, чем когда ты даёшь кому-то в нос, – выпалил Руфюс и – бац! – как даст Эду по физиономии.

Эд ужасно разозлился, я таким его просто никогда не видел. Они начали драться с Руфюсом, Эд хотел попасть ему кулаком по носу, но Руфюс всё увёртывался, и от этого Эд злился ещё больше, а потом он крикнул, что Руфюс плохой товарищ.

– Прекратите! Прекратите! – орал Альцест. – Перемена скоро кончится!

– А ты, толстяк, уже всех достал! – сказал Мексан.

Тогда Альцест попросил меня подержать его круассан и начал драться с Мексаном. Я очень удивился, потому что обычно Альцест не любит драться, особенно когда ест круассаны. Но дело в том, что его мама недавно начала давать ему лекарство, чтобы он похудел, и с тех пор ему не нравится, когда его называют толстяком. Я был так занят наблюдением за Альцестом и Мексаном, что не увидел, почему Жоаким двинул ногой Клотера, но, кажется, это из-за того, что Клотер выиграл вчера у Жоакима кучу шариков.

В общем, все ребята здорово дрались, и это было классно. Я начал откусывать от круассана Альцеста и дал кусочек Жоффруа. Потом прибежал Бульон, всех разнял и сказал, что это позор и что он нам всем ещё покажет, и пошёл давать звонок.