Лидия Чарская: Лесовичка

— Украла! Стянула-таки! Постой же, погоди ты, подлая девчонка! Я ж тебе задам! Попляшешь ты у меня!.. Потеряешь охоту таскать чужое добро, дрянь ты этакая!..

И вырвав грубо ружье из рук опешившей фигурки, огромный человек изо всей силы толкнул ее вперед.

Пролетев от него несколько шагов с вытянутыми вперед руками, фигурка уткнулась ими во что-то, бесшумно поддавшееся, и очутилась на полу, в слабо освещенной лесной сторожке, незаметно приютившейся среди кустов.

— Вася!

— Ксаня! Милая, что случилось? И слышал выстрел… Отец проснулся… Увидел, что нет ружья… Сразу догадался, что ты ружье взяла… Рассердился и за тобой вдогонку… Прибить грозился… Зачем ты стреляла? Зачем?

Посреди небольшой комнатки, освещенной кривобокой лампой, стоял мальчик, или, вернее, юноша, лет семнадцати, худенький, высокий и слабый, с некрасивым, изжелта бледным лицом, какие бывают у людей, съедаемых злым и упорным недугом. Но выражение этого лица было мягкое. Глубокие, печальные глаза глядели с какою-то странною тревогою на черную фигурку, внезапно очутившуюся в лесной сторожке. Юноша был хромой и с трудом передвигал ноги, но при виде черной фигурки, распростертой на полу, он сделал поспешно несколько шагов к ней, странно волоча правую ногу и сильно опираясь плечом на костыль.

Едва он успел приблизиться, как черная фигурка поднялась, вскочила и в одну минуту сорвала безобразный кожух с капюшоном. И перед взором мальчика предстало странное, не большое, но сильное существо с широкими плечами и крепко сколоченным станом, смуглое, румяное личико, черные быстрые, исподлобья смотревшие глаза, подвижные трепещущие ноздри и густые, как шапка, кудри, черные, сухие и пышные, спускающиеся косою до пояса и струившиеся выбившимися кудерьками по плечам, вдоль щек и смуглой, загорелой шеи. Что-то не русское и в то же время своеобразно дико-красивое было в этой невысокой стройной пятнадцатилетней девочке, дышащей силой, мощью и здоровьем.

— Да, я стреляла! — произнесла она с каким-то упрямым задором, глядя юноше прямо в глаза темным сверкающим взором.

— Ксаня! безумная! Из его ружья! — в ужасе сорвалось с бледных губ хромого.

— Так что же! Этот выстрел спас «розового» графа и молодую заграничную графинюшку и, — не без гордости прибавила она, — убил лошадь, графского коренника. Понимаешь?

— Ты убила лошадь?

— Да! И спасла людей!

— Ты, Ксаня, спасла розового графа?

— Ну, да, графа!.. Вот бестолковый!

И спешно, путаясь и сверкая глазами, та, которую звали Ксаней, рассказала, как было дело.

— «Розовый» граф ездил на станцию встречать свою «заграничную» дочку. Я знала, что они поедут мимо Чертовой пасти… Там путь на «Розовое» ближе… Ну и пошла, взглянуть было охота… А тут гроза… Лошади взбесились… и пошла потеха!..

— Но зачем же ты взяла ружье? — взволнованно выспрашивал хромой.

— А затем, чтобы попугать «тех», понимаешь, если бы они снова встретились на моем пути и стали бы дразнить и травить меня, как собачонку…

Глаза девочки угрюмо блеснули.

— Ксаня! — скорее простонал, нежели произнес хромой.

— Ну, да… чего ты ахаешь? Я бы стреляла на воздух, понимаешь? А «те» трусы… Небось! сразу бы отбила охоту травить меня!

И она раскатисто засмеялась. Ее белые зубы хищно блеснули в двух полосках малинового рта.

Вдруг ее смех разом присекся, замер.

— Отец идет! — прозвенел нервно и испуганно голос хромого.

И он подался инстинктивно назад.

На пороге комнаты, заслоняя своей огромной фигурой крошечные сени лесной сторожки, стоял огромный человек в сером кафтане, обшитом по борту зеленым кантом, и в кожаной фуражке, с бляхой на груди. Его угрюмое лицо с длинной, рыжеватой бородою и неприятные блуждающие глаза, горящие сухим блеском раздражения и злобы, хранили следы гнева.

— Чего раскудахталась не в пору? — свирепо кинул он Ксане. — Говори, как смела трогать мое ружье?

И огромные руки рыжеватого гиганта упали на стройные, еще детские плечи смуглой девушки и впились в них.

— Зачем брала ружье? Говори! — и он тряс изо всей силы девочку, в то время, как мрачные глаза его сверкали, как два раскаленных угля.

Вся кровь мгновенно отлила от щек Ксении. Ее смуглое, розовое личико стало белым как мел. Взор сверкнул из-под нависших над ними черных кудрей.

— Не смей меня трогать, дядя! — резко прокричала она, будя воцарившуюся в домике минутную тишину.