Лидия Чарская: Щелчок

— Смотрите, господа, цыгане! Целый табор! Как это их не видно из усадьбы от нас! — серебристым голоском крикнул передний маленький всадник и круто осадил красавца коня. Осадили своих лошадей и другие.

Цыгане поспешили навстречу вновь прибывшим.

Старая цыганка Земфира, помахивая своими седыми лохмами, подошла к старшему из всадников, черненькому студенту.

— Барин-красавец, хороший, пригожий, — затянула она гортанным неприятным голосом, протягивая смуглую морщинистую руку, — дай ручку, посеребри ладошку, алмазный барин, брильянтовый, яхонтовый!.. Земфира судьбу твою тебе расскажет… Всю правду скажу, ничего не утаю, барин хороший, пригожий, посеребри ручку, богатый будешь, счастливый будешь, сто лет проживешь! Посеребри ручку моему Ваньке на рубашечку, Сашке на юбку!

На эту странную гортанную болтовню черненький студент только рассмеялся звонким молодым смехом.

— Не надо сто лет, бабушка, ой, не надо… Что же это: все свои перемрут, а я один останусь столетний! Скучно! — отмахиваясь от гадалки, шутил он.

— А ты посеребри ручку, глазки твои веселые, — не унималась Земфира.

Студент с тем же смехом полез в карман и, достав какую-то мелочь, подал старухе.

— А гадать не надо, я и сам умею гадать, — смеялся он.

В это время Иванка и другие цыгане окружили маленьких всадников и жадными глазами разглядывали красавца коня.

Белокурый мальчик, сидевший на нем, весь зарделся от удовольствия при виде такого внимания к своему скакуну.

— Хороший конь! Редкий! Откуда он у тебя?.. Поди, тысячу рублевиков за него дадено, — сверкая глазами, выспрашивал гимназиста цыганский начальник.

— Не знаю, сколько! Мне его бабушка подарила, когда я перешел из первого класса во второй, — с некоторой гордостью отвечал гимназистик.

— А эти кони тоже, поди, бабушкины? — снова спросил цыган.

Мальчик не успел ответить. Черненький студент подъехал к нему и, перегнувшись в стременах, сказал по-французски:

— Ну, не советую распространяться больше. Среди цыган — много воров… Бог ведает, что у них на уме сейчас… Поэтому всего благоразумнее будет повернуть домой и скакать обратно… Ну, друзья мои, стройся… И вперед, рысью марш!..

И черненький студент первый пришпорил свою лошадь. Четыре мальчика последовали его примеру и, кивнув цыганам, во весь опор понеслись по мягкой проселочной дороге.

— Вот так конь! — Не конь, а картина! — Жизни не пожалею за такого коня!

— Диво-лошадь, что и говорить! Тысячу стоит, ничуть не менее…

Так говорили между собою цыгане.

Всадники давно уже скрылись из виду, а цыгане, всем табором собравшись в круг, все еще жадно смотрели вслед ускакавшим.

Наконец дядя Иванка вернулся первый на свое место под липой и, почесав кудлатую голову, проговорил:

— Такого коня в жизни я не видывал еще доселе. Теперь день и ночь о нем думать буду… И тому, кто мне этого коня раздобудет, я все отдам, ничего не пожалею… Помощником, рукою своею правою сделаю, как брата родного лелеять стану и беречь, а состарюсь — весь табор ему отдам под начальство, хозяином и старшим его надо всеми поставлю… Только бы вызвался кто из молодцов раздобыть мне красавца коня!

Едва успел окончить свою речь хозяин, как все находившиеся в таборе мужчины, юноши и подростки шумною толпою окружили его и загалдели своими гортанными голосами:

— Пошли меня, дядя Иванка!

— Нет, меня пошли! Я тебе это дело оборудую ловко!

— Лучше меня, хозяин; у меня счастье особенное!

— А мне бабка-колдунья наворожила удачу — всякий раз счастливо коней уводить.

— Ладно, врешь ты все! Я тебя счастливее! Все это знают… Я докажу, пускай только хозяин меня пошлет…

Вдруг звонкий детский голосок покрыл мужские:

— Дядя Иванка, пошли меня!

И, сверкая глазами, Орля вынырнул из толпы.

Дружный насмешливый хохот встретил его появление:

— Тебя?.. Да ты бредишь, что ли, мальчишка! — Не суйся не в свое дело, не то попадет!

— Ишь ты! Наравне со старшими нос сует тоже!

— Проучить бы его за это, братцы!..

— Кнутом бы огреть, чтобы небу жарко стало!

— И то бы кнутом!

Последние слова точно огнем опалили Орлю; он затрепетал всем телом, вытянулся как стрела. Лицо его побледнело, губы вздрогнули и белые зубы хищно блеснули меж них. В черных глазенках загорелся гордый огонь.

— Дядя Иванка! — проговорил он, окидывая окружавших его цыган презрительным взглядом. — Ты — хозяин и начальник надо всеми, следовательно, голова.