Лидия Чарская - Щелчок

— Нет, не могу! — потеряв наконец терпение, смущенно говорит Ваня. — Я от печки привык… Уж вы извините, но я должен начинать от печки…

— Да ведь мы и так от печки начинаем! — смеется его дама.

— Так это печка с правой стороны, а я привык, чтобы она была с левой! — смеется Ваня.

— Экая невежа печка, что бы ей в сторонку налево отойти! — острит плавно танцующий с младшей сестрой лицеист Толя.

Посреди зала Мик-Мик с Симочкой танцуют что-то среднее между вальсом и галопом. И оба от души хохочут.

— Что, Симочка, — замогильным голосом басит Мик-Мик, — вы не очень скучаете с вашим старым кавалером?

— Вы не старый, Мик-Мик, — протестует Симочка, — сколько вам лет?

— Сегодня в обед минуло сто лет. Если отнять от ста семьдесят восемь, то что останется, то и будет мое. Сколько мне лет, Симочка? А? Решите!

— Двадцать два года! — живо сообщает девочка.

— Молодчина! Решила быстро…. отменная девица! А вот другой задачи вам не решить ни за что: где Шура?

— Не знаю.

— И я не знаю тоже! — с комическим видом вздыхает Мик-Мик. — Господа! — на минуту заглушая музыку своим деланным басом, повышает он голос, останавливаясь среди залы. — Кто отыщет Шуру, тому третья часть вознаграждения! Слышите меня!

— Слышим! Слышим!

— Он, верно, в саду. Идем искать его! Идем скорее! — весело отзываются дети.

Мальчики быстро выбегают из залы и рассыпаются по аллеям сада. Минут десять оттуда, с разных сторон, доносятся их веселые голоса.

Вдруг звонкий голос Ивася покрыл все остальные. «Нашли! Нашли!» — кричит Ивась на весь сад.

Еще минута — и на пороге залы Ваня и Ивась, а между ними Орля.

Его костюм отсырел. На нем темные пятна. Успевшие отрасти за лето кудри спутались и нависли на лоб. Глава блуждают. Он думает, что его будут бранить, и принимает боевую позу. Кстати, он уже успел подраться по дороге сюда с синеглазым хохлом.

Но бабушка Валентина Павловна, как ни в чем не бывало, ласково проводит по его кудрям рукою и, представляя гостям, говорит:

— Это наш друг, Шура. Он уже привык к нам, хотя все еще немного дичок.

Потом, нагнувшись к его уху, тихо шепчет:

— Пойди, переоденься, дружок, и приходи к нам скорее.

Этого момента Орля только и ждал.

Несколько прыжков — и он уже за дверью, быстро прибежал к себе и, сорвав с себя свой новый костюм, облачился в будничный: плисовые шаровары и красную рубашку.

— Пусть Галька расфуфыривается, сколько хочет, а мне не надо. Хорош и такой! — сердито бурчал он себе под нос.

Когда мальчик снова появился в зале, веселье там было в полном разгаре.

Дети танцевали и резвились от души. Галя с Алей, как две беленькие птички, носились по комнате, возбуждая всеобщее одобрение.

— Совсем как брат с сестрой! — восхищалась Таливерова. — И кто скажет, что это — маленькая цыганка, выросшая в таборе! И как они подходят друг к другу: такие оба кроткие, тихонькие, нежные, как голубки.

Эти слова достигли до ушей Орли и точно ударила его молотом по голове.

— Галька подходит к Альке, этому ощипанному воробью? Нет, уж дудки! Дружбе этой не бывать! Я ее брат, а не Алька… Зазналась она больно…

И, закипая внезапным приливом злобы, он шагнул: по направлению танцующих детей.

— Мальчик, что ж вы не танцуете? Хотите, я протанцую с вами? — внезапно раздался за его плечом веселый щебечущий голос.

Орля живо обернулся и увидел нарядную Сонечку Сливинскую. При виде ее беззаботного лица гнев Орли запылал еще больше.

— Ну, чего лезешь! — грубо окрикнул он ее. — Мне Альку проучить надо.

— Ай-ай-ай! Какой сердитый! И не стыдно быть таким сердитым, а? Пойдем-ка лучше попляшем, дикарь ты этакий.

И Сонечка быстро схватила за руки Орлю и закружила его на месте.

Новый, уже безудержный прилив злобы обуял цыганенка. Не помня себя от злости, он схватил сам Сонечку за тоненькие кисти рук и закружил ее по зале.

Сначала она весело хохотала и сама помогала быстроте верчения. Но взбешенное, побелевшее от волнения, лицо Орли, в вихре мелькавшее перед ней, вдруг испугало девочку, вспугнуло ее веселость.

— Довольно! Довольно! Я устала! У меня кружится голова! — хотела она крикнуть и не могла.

От быстроты верчения дыхание замерло у нее в груди. Лицо побелело, как бумага, глаза остановились с широко раскрытыми зрачками.

А Орля все кружил ее и кружил с умопомрачительной быстротой.

Музыка прекратилась… Со всех сторон к ним бежали старшие… Дети кричали что-то… О чем-то просили…

Но Орля был как безумный. В этом бешеном кружении он срывал свою злость на ни в чем не повинной Сонечке.