Лидия Чарская - Большая душа

— И ливерную колбасу… Я ее люблю ужасно! — подхватил Веня, внезапно заражаясь настроением подруги.

— Да, да, и ливерную колбасу, если, хочешь. Хотя вряд ли в королевских дворцах подаются такие простые вещи. Вот другое дело, рябчики, фазаны и персики или кондитерские конфеты и сливочное мороженое, — мечтательно перечисляла Дося. И тут же призналась с очаровательной искренностью: — Послушай, горбунок, у тебя не текут слюнки, когда ты думаешь обо всех этих чудесных вещах?

— Пожалуй.

— А я так прямо с ума схожу, когда обо всем этом подумаю, особенно сегодня. Ведь подумай, горбунок, одной декламацией сыта не будешь, а кроме этих ужасных стихов, у меня за сегодняшний день еще ничего не было на языке.

— Ах, ты, Господи! Так что же ты мне не сказала об этом раньше? — вырвалось у Вени, и он даже в лице изменился при словах девочки. — Бедная моя ты, Досенька, неужели же она еще и морит тебя голодом вдобавок ко всему?

— Какие глупости! Вот ерунду-то выдумаешь тоже! — И возмущенная Дося топнула ногой. — Во-первых, причем тут «она», когда все зависит от меня самой, и только. Крестная уехала на репетицию и оставила мне огромный запас еды; и если бы я захотела, то стоило мне только разжечь керосиновую машинку и…

— Так почему же ты этого не сделала раньше?

Лукавая и смущенная улыбка проползла по губам девочки.

— Мне было просто лень, горбунок, заниматься стряпней. Разве это подходит ко мне, скажи на милость? Ты же сам говоришь, что я похожа на принцессу. А какие же принцессы занимаются кухней? Ерунда!

— Да, да, ты права, пожалуй, — рассеянно отвечал, сползая с окошка, Веня, в то время как в голове мальчика уже зародились новые мысли.

— Какое счастье, однако, что он еще не успел уничтожить заготовленных ему на сегодня припасов. Какое счастье! По крайней мере он угостит ими Досю. Правда, девочка привыкла к более изысканным кушаньям, которые актриса Подгорская берет для себя и крестницы из ближайшего ресторана, и которые Досе вменяются в обязанность разогревать на керосинке.

Но за неимением лучшего можно обойтись нынче и тем, что у него есть, тем более что Веня был много проницательнее детей своего возраста и отлично с первых же слов Доси понял то, в чем ни за что, ни за какие блага мира не призналась бы ему Дося. Мальчик знал, что недовольная нынешним уроком декламации крестницы Подгорская оставила Досю в наказание без обеда.

Со стесненным от жалости сердечком, браня в душе «злую мучительницу» его Досеньки, Веня захлопотал у плиты, пока сама Дося, высунувшись из окошка, внимательно следила за тем, что происходило во дворе.

— Ну, твой обед готов. Садись и кушай.

При виде накрытого чистой скатертью стола и аппетитно разложенных на тарелках яичницы и кусков хлеба с маслом девочка весело захлопала в ладоши.

— Конечно, это не фазаны и не сливочное мороженое, горбунок, но, за неимением их удовлетворюсь и этим, — сказала она и принялась за обед.

А Веня благоговейно смотрел на нее.

Когда все было съедено, Веня вдруг замер и сказал:

— Слышишь, Дося? Он играет снова!

Дети снова уселись на подоконник. На том же этаже, в окне напротив, стоял юноша в черной бархатной куртке и играл на скрипке. Что это была за чудесная музыка — ни Дося, ни Веня не знали.

И сам юноша, так великолепно игравший на скрипке, казался им особенным, незаурядным существом. Нынче же незнакомый юноша как будто превзошел самого себя. Звуки плакали и смеялись под его смычком. Струны рассказывали какую-то чудную, волшебную сказку, одной мелодией, одними звуками. Но вот игра оборвалась…

— Господи, неужели конец? Уже конец? — прошептала Дося, и, прежде нежели маленький горбун успел удержать свою подругу, она высунулась до половины из окошка и неистово зааплодировала незнакомому музыканту.

— Браво! Браво! — вторил шумным аплодисментам ее звонкий голосок.

Незнакомый юноша поднял голову и, видя в окне детей, ласково им улыбнулся. Потом скрипач выступил из глубины комнаты и низко поклонился детям, как взрослым.

Бледная северная весна несла оживление и радость людям. Некоторые из жильцов уже перебрались на дачу на летние месяцы, поближе к природе. Но значительная часть обитателей дома, преимущественно бедных тружеников, оставалась здесь, довольствуясь раскрытыми настежь окнами и слабо доносившимися из соседних скверов запахами зацветающих деревьев.