Лидия Чарская - Большая душа

Он справил скромно свадьбу и, сдав на попечение Веню второй матери, снова ушел в дальнее плавание.

«Пора вставать, довольно нежиться», — решил Веня и поднялся с постели. А мечтательная улыбка так и осталась на его лице, отражаясь в синих глазах, составлявших единственную прелесть неказистой внешности горбуна.

У людей составилось мнение о горбатых как о существах, озлобленных на весь мир. Но у Вени не было ни капли озлобления ни на судьбу, ни на людей. В его мечтательных глазах была только кротость и грусть.

— Ой, никак я проспал? Восемь уже пробило, — прислушиваясь к глухому бою часов за стеной, в квартире соседей, произнес мальчик и подбежал к окну.

Окно квартиры Дубякиных находилось на верхнем этаже огромного каменного дома, стоявшего в одной из дальних линий Васильевского острова. Внизу белел квадрат двора-колодца. Здесь же неожиданно радовали глаз три чахлые березки, Бог весть, каким чудом выросшие среди камней. Веня глянул вниз и увидел напротив, у крыльца, ведущего на черную лестницу, торговца-рыбника, окруженного женщинами.

Рыбак приходил ровно в семь часов утра и оставался у этого крыльца до половины восьмого, после чего направлялся дальше.

— Стало быть, не проспал, — решил Веня.

Потом, еще не вполне доверяя себе, Веня перевел глаза выше, на третий этаж.

Так и есть! Времени не может быть больше семи, ни в каком случае.

Девочка-прислуга, служившая у старухи-ростовщицы, жившей на третьем этаже, каждое утро протирала оконные стекла. Веня знал, что девочку зовут Лизой, и что ей житья нет от злой старухи, заваливавшей ее работой. Но никакая работа не смущала Лизу и менее всего отзывалась на ее веселом настроении. С наступлением весны каждое утро она с тазом мыльной воды и полотенцем появлялась в окне старухиной квартиры, которую Веня давно уже называл про себя «логовищем ведьмы». То напевая себе под нос, то заливаясь песней на весь двор, Лиза исполняла работу.

Веня каждый раз с затаенным страхом следил, как ее тоненькая фигурка повисала над провалом двора, держась за верхнюю часть рамы одной рукой, а другой протирала стекла с наружной стороны рамы. Было так жутко смотреть на это, что Веня невольно зажмуривался.

Веня подолгу следил за работой девочки и искренне жалел бедняжку. И нынче, проверяя время по ее работе, он не мог не задержаться на мысли о том, что рано или поздно восторжествует правда, и бедная Золушка будет спасена велением доброй волшебницы, а ее старая мучительница, злая колдунья, будет превращена в ворону, как злая мачеха принцессы Белоснежки.

Убедившись, что утро еще раннее, и что он не проспал нисколько, Веня отошел от окошка и поспешил в кухню.

На плите закипал заваренный кофе. Тут же стояла кастрюлька с молоком, а в глиняном горшке, стоявшем на кухонном столе, находились остатки вчерашнего супа, два сырых яйца, которые вместе с большим ломтем хлеба и долей масла на блюдечке мачеха оставила Вене к обеду.

Вечером же Дарья Васильевна приносила вместе с провизией к следующему дню немного готовой закуски к ужину, а иногда добавляла чего-нибудь сладенького для Вени.

Наскоро одевшись и вымывшись под кухонным краном, Веня напился кофе и принялся за уборку.

Мальчик прибрал свою постель на старом потертом кожаном диване. Взял веник из кухни и тщательно вымел все помещение, не забыв стереть пыль с вещей в комнате. Покончив с этим делом, Веня прошел в кухню и тщательно вымыл и вытер кружку, из которой только что пил кофе.

Оставалось только подбросить дрова под плиту, чтобы разогреть щи к обеду, сварить кашу да спечь в духовке деревенскую яичницу с молоком, которую выучила его готовить мачеха. Дрова находились между двумя половинками входной двери, и Веня уже собрался направиться за ними, как резкий, дребезжащий звук колокольчика нарушил тишину крошечной квартиры.

Мальчик вздрогнул при первых звуках звонка. Но тотчас же весело и радостно улыбнулся, и глаза его засияли ярче.

«Дося! Наверное, она. Кто же другой будет так отчаянно трезвонить?» — промелькнуло в мыслях маленького горбуна, и он поспешил к двери.

— Ну, конечно, Дося!

Высокая, тоненькая девочка с белокурыми локонами, разбросанными по плечам и перехваченными двумя яркими алыми бантами над маленькими розовыми ушами, в платье, из которого она успела вырасти, вбежала в кухню и кинулась к маленькому горбуну, уткнулась ему лицом в плечо и зарыдала.

— Она опять… опять меня прибила!