Лидия Чарская - Большая душа

Что-то неуловимое промелькнуло в глазах артистки.

— Да, милая моя девочка, я знаю многих бедняков, — проговорила она и неожиданно обняла и поцеловала Асю.

— О, Ирина Иосифовна, я никогда не забуду того, что сделали вы для меня и моего брата!

— Да ведь это не я. Это Дося. А я тут при чем же? — усмехнулась Подгорская.

— Ну, уж нет. Очень при чем даже. Если кто и устроил все, так это только моя крестненькая; вы правы, Ася, — запротестовала Дося.

— А не все ли равно, кто сделал это доброе дело, но оно было сделано! — вырвалось у Аси.

А на следующий день разыгрывали лотерею, и не было конца неожиданной радости Доси, когда фотография «Трувора» выпала на ее долю. Вне себя от счастья, прыгая и вертясь юлой, она совала ее в руки Вени, не переставая ни на секунду сыпать словами:

— Ну, что? Ну, что я говорила тебе, горбунок? Право же, тебе решительно покровительствует добрая фея. Горбунок-голубчик, и ты, по-видимому, родился под счастливой звездой. Ей-Богу же, горбунок. И ведь надо же так случиться, что я вытянула билет с твоей картиной! На же, получай свое сокровище обратно. Я тебе дарю твоего «Трувора». Получай, он твой.

Сконфуженный и счастливый, Веня смущенно взял из руки Доси картину. Мальчик не мог скрыть своей радости при виде возвратившейся к нему любимой вещицы, которую он уже и не надеялся увидеть когда-нибудь.

Вдруг он вспомнил о том, что его маленькая подруга далеко не так счастлива, как он.

— А твое белое платье? А твои открытки, Дося? — тревожно сорвалось с губ маленького горбуна.

— Ау — открытки! Ау — платье! — беспечно тряхнув кудрями, засмеялась девочка. — И скажи, пожалуйста, на что мне открытки, в сущности? Что я — крошка, маленький ребеночек, что ли, чтобы заниматься таким вздором? Хорош ребеночек, который с нынешнего сентября месяца будет зарабатывать, как взрослый человек. А насчет платья уже совсем пустяковое дело, ерунда с маслом. Ты подумай, горбунок: на что оно мне, это белое платье? Да надень я его несколько раз кряду, оно у меня из белого живо превратится в серое или, что еще хуже, в платье неопределенного цвета. Так стоит ли жалеть его, горбунок? Зато если бы ты видел Асю, когда она тащила по двору свои сокровища от старухи. Что у нее за счастливая рожица была в те минуты! Уж за одно это можно, кажется, пожертвовать всеми платьями и всеми коллекциями в мире, — горячо и весело заключила девочка и тут же проплясала на радостях такое па, какому позавидовал бы любой индеец из племени папуасов.

Когда Досины хлопоты с лотереей были закончены, девочка волей-неволей должна была «сесть под арест», как сама она называла такие наказания. Итак, на другой же день был розыгрыш билетов, происшедший в комнате Подгорской, в присутствии самой хозяйки и всех троих юных устроителей лотереи. А когда гости ушли и хозяйки остались одни снова, Досины ботинки были торжественно водворены в шкаф и заперты на ключ ее крестной.

Как нарочно, тогда, когда долгий сон, убивающий незаметно часы, являлся особенно желанным, Дося проснулась в первое же утро своего «заключения» чуть ли не с зарей.

Милое майское солнышко улыбалось девочке, словно подбадривая ее и приглашая на волю. А легкий утренний ветерок чуть-чуть колебал кисейную занавеску у незакрытого на ночь окошка. Дося вскочила с постели, натянула чулки, накинула легкий ситцевый халатик на плечи и, косясь в сторону ширм, за которыми спала крестная, прошмыгнула к окну.

Так и есть! Эта труженица Лиза уже встала. Даром, что ее хозяйка на даче, — маленькая служанка поднялась в свой обычный час на работу и теперь, стоя на подоконнике, мочалкой перемывала окно.

— Лиза, Лизонька, — шепотом окликнула девочку Дося. Но Лиза не слышит — вся с головой, по-видимому, ушла в работу. Говорить же громче Дося ни за что не решится: пожалуй, еще крестная проснется и забранит ее.

— Господи, какая счастливица эта Лиза! — и легкий вздох вырвался из груди девочки, — дорого бы я дала сейчас, чтобы очутиться там, подле нее. Как это дивно приятно, должно быть, повиснуть так, как птица в воздухе. Дивно! Чудесно! Когда так повиснешь между небом и землей, можно отлично вообразить себя маленькой эльфой, той самой эльфой Дюймовочкой, что носилась по воздуху в скорлупе ореха, запряженной майскими жуками.

Дося размечталась. Приятно было хотя бы в мечтах очутиться сейчас подле Лизы, тем более что мечты эти совсем уже не так трудно осуществить на деле. Крестная, наверно, проснется нескоро. На репетицию ей надо явиться не раньше как к одиннадцати часам, и она, Дося, сто раз успеет вернуться домой до пробуждения крестненькой. Вот только некоторое затруднение представляется с отсутствием башмаков. Гм! Не особенно-то приятна будет прогулка в одних чулках по двору. А если кто из жильцов попадется навстречу, так и вдвойне неприятно. И как нарочно нет у нее, Доси, даже ночных туфель. А галош она, Дося, не признает вовсе. «Вот разве завернуть ноги в газетную бумагу? Все-таки получится нечто вроде обуви. А ведь это будет самое лучшее, пожалуй», — совсем неожиданно пришла к своему новому решению девочка.