Александра Анненская: Анна

— Не знаю, поладите ли вы с этой, — заметила она, — она еще очень молода, не живала на местах!

— Молода, это ничего, — отвечала старуха, не сводя своего лорнета с девушки, — а вот что нигде не живала, это плохо: всему придется учить! Вы, милая, что умеете делать?

Анна перечислила все занятия, за какие могла взяться.

— Поправьте мне подушку!

Анна исполнила и это.

— А собак вы любите?

— Люблю.

— Ну, это хорошо. У меня две собачки: вам не придется за ними ходить, у них есть своя горничная, но вы должны жить с ними мирно. Возьмите книгу и почитайте, я хочу послушать, хорошо ли вы читаете.

Анна взяла французский роман, лежавший на столике, и прочла несколько строк.

— Довольно, вы слишком торопитесь, я этого не выношу.

Затем последовал целый ряд вопросов о прежней жизни и родственниках молодой девушки. Анне не предложили сесть, и она должна была стоя отвечать на все, часто очень щекотливые расспросы неделикатной старухи и молча выслушивать все ее замечания о своих родных. Несмотря на то что она старалась держать себя как можно скромнее и скрывать испытываемое ею чувство оскорбления, старуха осталась не совсем довольна ею.

— Да, видно, что вы не живали на местах, — заметила она по окончании допроса. — Вы совсем не умеете держать себя! Я не могу сразу решиться взять вас, приходите завтра с утра, пробудете у меня целый день, и тогда посмотрим! А теперь идите; я устала, дайте мне спирт!

Анна подала спирт, поспешно раскланялась и чуть не бегом вышла из этого дома. Слезы душили ее, лицо ее горело. Сколько унижений пришлось ей вынести, как оскорбительно обращались с ней эти люди! И за что? За то, что она пришла к ним как девушка бедная, желающая жить честным трудом! Если бы несколько месяцев тому назад она приехала к ним вместе с теткой в гости — как различно было бы их обращение! Как деликатно избегали бы они всякого неприятного для нее разговора, как любезно усадили бы в своей гостиной, как искренно восхищались бы и ее туалетом, и ее умением держать себя! А теперь?.. Она не изменилась ни в чем и нисколько, а между тем тогда они с удовольствием признавали ее себе равною, а теперь называют «прислугой», не удостаивают посадить рядом с собой!

Приехав домой, Анна заперлась в свою комнату, бросилась на постель и долго-долго рыдала, пока слезы несколько облегчили ее. Затем последовал целый ряд мучительных мыслей. Она страдала от тщеславия и надменности других, а сама — не причиняла ли до сих пор таких же страданий многим лицам? Краска стыда покрыла щеки ее, когда она вспомнила свои отношения к окружающим.

«Боже мой! — думалось ей. — Я ведь была почти такая же, как эти барыни, мало того, я считала за счастье походить на них! Теперь мне придется испытать все те мучения, которые я невольно, по небрежности и невниманию, причиняла другим; мне горьким опытом придется узнать, что чувствуют все те, на кого я смотрела так свысока!»

Весь день провела бедная девушка в слезах. Вечером она рассказала дяде и тетке о том, какого рода место представляется ей. Иван Ильич заметил, что торопиться нечего, что если место ей не по вкусу, она может подождать другого.

— Конечно, — согласилась Татьяна Алексеевна. — Впрочем, — прибавила она, — всякое место будет не по вкусу девушке, привыкшей жить в родном доме. Мне кажется, что чем скорее Анна начнет привыкать к своему новому положению, тем лучше.

До сих пор Анна колебалась. Она рассчитывала, не лучше ли подождать несколько времени, не представится ли занятие поприятнее места сиделки и компаньонки у надменной старухи, но слова тетки заставили ее решиться. Что бы там ни было, что бы ни ожидало ее в ее новом положении, но она смело примет его, она не пробудет лишнего дня в доме родственников, которые, видимо, тяготятся ею, видимо, хотят поскорее сбыть ее с рук.

На другое утро Анна встала с твердою решимостью угодить больной старухе и получить у нее место. Она оделась как можно проще и мысленно приготовлялась держать себя как можно почтительнее. На сердце ее было очень тяжело; всякий, кто посмотрел бы на ее бледное, изнуренное лицо, почувствовал бы сострадание. Но никто не видел ее. В доме дяди все вставали поздно, и она нарочно хотела уйти пораньше, чтобы не встретить никого из домашних. Она надела шляпку и в последний раз подошла к зеркалу, чтобы убедиться, довольно ли скромен надетый ею наряд.